Станислав Романов - Больше, чем игра

Лена перешла к полке, на которой стояли компакт-диски, немалая егорова фонотека. Егор тратил на музыку до половины заработка и коллекцией своей был очень горд.

— Как их много, — сказала Лена.

Егор подошел ближе.

— Что хочешь послушать?

— Стинга, — сказала Лена.

— Стинга? Пожалуйста. — Егору и самому Стинг очень нравился, он его песни знал чуть ли не наизусть и выбирал недолго — потянул с полки альбом…nothing like the sun и пустил, не без умысла, с седьмой дорожки — We`ll be together.

Егор увидел, как Лена улыбнулась — похоже, тонкий намек был ею прекрасно понят и даже, кажется, одобрен. Прекрасно. Он продолжил свою игру.

— Знаешь, я с детства мечтал научиться играть на пианино. Ты можешь меня научить?

Что-то промелькнуло у нее в глазах, что-то очень волнующее. Она подошла вплотную, шепнула:

— Посмотрим, насколько музыкальны твои пальчики…

Восемь часов вечера. Магазин Проспект уже закрылся, но продавцы не разошлись по домам — все трое остались в магазине. Крепыш с бычьей шеей все так же жует резинку и смотрит телевизор, теперь Самоволку. Другой продавец сидит на стуле рядом с входом в подсобку и задумчиво вертит надетую на палец металлическую пластину, похожую на многолучевую звездочку с острыми, как у бритвы, краями. Третий, тот самый длинноволосый, обеспокоенный недавним визитом Егора Трубникова, нервно расхаживает вдоль стеклянных витрин.

— Зачем он приходил? Зачем? — Он останавливается напротив товарища, забавляющегося с сюрикеном.

Тот перестает крутить свою смертоносную игрушку, поднимет глаза и флегматично отвечает:

— А мне почем знать?

— Если он приходил сюда, то, наверное, он знает, — высказывает предположение длинноволосый. — Знает!

— Может, и знает, — говорит товарищ. — А может, и нет.

— Но как он узнал? — вопрошает длинноволосый.

— А мне почем знать? — повторяет товарищ.

— Что же делать? Что же делать? — нервничает длинноволосый.

— Позвони мэнкё, — советует товарищ с сюрикеном. — Может быть мэнкё утешит тебя чем-нибудь.

— А это мысль! — восклицает длинноволосый и берется за телефон.

— Алло, мэнкё? Я не побеспокоил вас?

— Я медитировал.

— Простите, что я помешал вам, мэнкё.

— Ты не помешал.

— А? Ага, ладно. Понимаете, мэнкё, художник, тот, другой, которого вы тоже показывали нам, он сегодня приходил сюда…

— Да, я знаю.

— Знаете?! Откуда?

Тихий смех в телефонной трубке.

— А-а, я понимаю, мэнкё.

— Не уверен.

— Ну, ладно. В общем, я хочу спросить, что же теперь делать?

— Ты сразишься с ним.

— С ним? Но ведь он не посвященный.

— Он скоро станет им.

— Ладно, я понял. Я должен сразиться с этим парнем…

— Ты опять понял не так. Ты не должен сражаться с этим парнем, но ты сразишься с ним. Это карма.

— Да, карма, я понял. Я прикончу его, мэнкё.

Негромкий грустный вздох.

— Ты опять все истолковал по-своему. И это тоже карма.

— Спасибо за совет, мэнкё.

— Не стоит благодарить меня.

Длинноволосый кладет трубку. От телевизора оборачивается крепыш с бычьей шеей; не оглядывается, а именно оборачивается — всем корпусом.

— Что тебе посовеовал мэнкё? — спрашивает он.

Длинноволосый смотрит на него, на другого своего товарища — и отвечает:

— Я должен прикончить этого парня.

Часов с десяти вечера к тренажерному залу на улице Блюхера одна за другой стали подъезжать легковые автомашины. Машины были одна другой круче, исключительно иностранного производства: Мерседесы, БМВ, Опели, Вольво… Марки были, в основном, западноевропейские, американских автомобилей было немного, японских же не было совсем. Из машин вылезали молодые люди атлетического телосложения и по одному проходили в спортзал. На входе каждого прибывающего проверяла охрана, состоящая из таких же крепких парней. Пускали только по приглашениям и только без оружия — холодного ли, огнестрельного ли.

Внутри, в центре зала, размещался боксерский ринг. Правда боксерских боев в классическом стиле там, кажется, не происходило никогда. Кикбоксинг, тайский бокс, рэслинг, кулачные бои без лравил — это было. А нынче вечером, вообще, должно было состояться нечто из ряда вон выходящее — смертельная дуэль на мечах. Конан-Варвар бросил вызов Конану-Разрушителю. Конан-Разрушитель вызов принял. Победитель становился королем.

Зал постепенно заполнялся представителями противоборствующих кланов, а также состоятельной публикой, способной выложить немалые деньги за то, чтобы пощекотать себе нервишки взаправдашним кровавым шоу. Члены кланов Конана-Варвара и Конана-Разрушителя были разведены по противоположным краям зала и разделены плотным кольцом охраны — нелишняя мера предосторожности, учитывая физическую подготовку даже лишенных оружия противников. Было шумно; все ждали появления главных действующих лиц нынешнего вечера.

И вот они появились.

Первым из раздевалки вышел Конан-Варвар, бросивший вызов. Он был очень похож на описания того, чье имя носил — высокий и могучий, он ступал тяжелой походкой, поигрывая чудовищными буграми мышц. Из одежды на Конане-Варваре было только некое подобие набедренной повязки, вроде как из звериной шкуры. Следом за самим героем, красный от важности и натуги, вышагивал оруженосец, неся на вытянутых над головой руках тяжелый двуручный меч.

Соратники Конана-Варвара по рэкету встретили своего вожака одобрительным ревом, а конкуренты свистом, оскорблениями и насмешками. Охранникам, старающимся удержать враждующие группировки на отведенных им местах, приходилось нелегко.

Конан-Варвар пролез между канатами на ринг, принял меч из рук оруженосца и пару раз взмахнул широким клинком, словно демонстрируя, как он сейчас порубит в капусту своего жалкого врага.

А между тем на публике появился Конан-Разрушитель, и жалким он не выглядел, отнюдь. Пожалуй, он был даже покрупнее Конана-Варвара, хотя, казалось бы, куда уж крупнее. Одет Конан-Разрушитель был в кожаные штаны, но и только. Его также сопровождал оруженосец с мечом, и меч тот разве что самую малость уступал размером вертолетной лопасти.

Новый взрыв рева из луженых глоток бойцов враждующих дружин едва не сорвал прочь крышу спортзала.

Пробравшись на ринг, Конан-Разрушитель взял поданный оруженосцем меч одной рукой и непринужденно обмахнулся им, как дама обмахивается веером. Затем каждый из Конанов поочередно обрушился на противника с потоком ужасных оскорблений и угроз, дабы распалить как следует собственный боевой дух и смутить, поелику возможно, боевой дух врага.

После того, как боевой дух достаточно распалился, с формальностями было покончено — противники сошлись.

Длинные двуручные мечи были слишком тяжелы даже для таких здоровенных мужиков — оба бойца двигались слишком медленно для того, чтобы нанести противнику неожиданный удар. Пока один неторопливо замахивался, другой, так же неторопливо, соображал, как отбить атаку.