Николай Романецкий - Убьем в себе Додолу

И потому, выйдя из приемной опекуна министерства безопасности от Палаты чародеев Буни Лаптя, чародей Свет Сморода тут же направил свои стопы в кабинет сыскника-волшебника Буривоя Смирного.

Смирный оказался у себя. Как и Лапоть, трудился над некими важными документами.

— Здравы будьте, брат!

Смирный взглянул на незваного гостя не очень дружелюбно и перевернул текстом вниз лежащий перед ним лист бумаги:

— Будьте и вы здравы, чародей! Заходите.

Свет зашел. И даже сел на стул, стоящий с противоположной от хозяина стороны стола. На этом стуле обычно сидели те, кто попадал в сей кабинет отнюдь не по собственному желанию. Свет поделился этим своим наблюдением с сыскником.

Смирный откровенно поморщился:

— Вы знаете, чародей, у меня не так уж много времени, чтобы выслушивать ваши догадки по поводу стульев в моем кабинете. Простите, но меня ждет отчет.

— Как я понимаю, в отчете этом ничего особенно радующего не предвидится?

Смирный посмотрел на него с неудовольствием, но промолчал.

— Думается, традиционные версии у вас не подтверждаются, — продолжал Свет. — Научные противники академика не настолько завидовали своему конкуренту, чтобы решиться на убийство. Ибо, будучи обычными людьми, не до конца понимали важность его открытия…

Сыскник снова поморщился и снова промолчал. Глаза его блуждали по лежащему на столе бумажному листу.

— Я прав, брат?

Самая обычная вежливость требовала от сыскника ответа на прямо поставленный вопрос. И он ответил:

— Вы знаете, чародей… Поскольку вы не привлечены к сыску официально, я думаю, мне не след углубляться с вами в его обсуждение.

Свет кивнул: было бы странно услышать от сыскника какой-либо иной ответ.

— Извините, чародей, мне надо работать! От меня ждут отчета.

— Да, — сказал Свет, — работать надо. Но сидя за отчетом не забудьте, что убить человека могут не только научные противники. Друзья и знакомые — тоже. Таким знакомым был я. И задайте себе вопрос: почему академик погиб именно в тот вечер? Почему не раньше? Или не позже…

Он встал и не прощаясь направился к двери. На пороге он оглянулся. Сыскник, постукивая кончиками перстов по столу, задумчиво смотрел ему вслед, и было в его взгляде нечто, позволившее Свету понять: зерна упали в хорошо унавоженную почву.

За обедом Свет вновь обратил внимание на странное поведение Забавы. Как и утром, синие глаза служанки и не думали метать ставшие уже привычными молнии. Более того, она с достаточной степенью учтивости опекала Веру. Словно хозяйка дома — редкого и долгожданного гостя.

Поймав удивленный взгляд хозяина, Забава смутилась и в ту же минуту ретировалась бы на кухню, если бы ее присутствие в трапезной не было необходимым. Все-таки обед не завтрак: все блюда на стол сразу не выставишь.

Свету стало совершенно ясно, что между служанкой и гостьей возникла какая-то связь, направленная, похоже, против него. Можно было бы, конечно, взяться за служанку. Она бы наверняка не выдержала хозяйского давления и раскололась. Но невелика заслуга для чародея — справиться с простой девушкой, помимо всего прочего, в оного чародея еще и влюбленной. Поэтому Свет решил взяться за гостью. Тем более что и в самом деле пора: скоро и Кудесник, и Буня Лапоть перестанут понимать его медлительность.

Расправившись с тарелкой сырного супа, он отложил ложку и сказал:

— Мне кажется, настала пора начать борьбу с вашей болезнью, Вера. У меня сегодня после обеда выдалось немного свободного времени. Так что отдохнете с часик, и приступим.

В карих глазах гостьи родилось удивление. Впрочем, жило оно какой-то миг и тут же умерло, сменившись радостью и надеждой. Правда, Свету показалось, что радость и надежда Веры не слишком отличались от испуга и тревоги, коими расцветились очи Забавы.

— Я должна как-то подготовиться? — спросила Вера.

Свет мотнул головой:

— Никакой подготовки от вас не требуется. Подготовка — проблема моя.

— Хорошо, чародей. — Вера заулыбалась. — Неужели я скоро смогу выбраться из этого дома?

— Вам так хочется выбраться отсюда?

— Конечно! А вам бы не хотелось, если бы вы находились у меня в гостях и я бы относилась к вам так, как вы ко мне?

Свет поморщился:

— В чем же таком особенном выражается мое к вам отношение?

— Вот именно, что ни в чем. — Вера поджала губы. — Вы относитесь ко мне примерно так же, как относятся к вновь приобретенной вещи… К кафтану, например… Хоть и непривычно, но деньги заплачены: надо носить.

Свет глянул на Забаву. Та слушала гостью внимательно, согласно кивала и накладывала мимо тарелки порцию отварного картофеля.

— Что вы делаете, Забава?

— Ой, мамочка! — Забава смутилась, бросилась к буфету, тут же вернулась, смахнула картофелины со стола в тарелку и выскочила на кухню.

— Что это вы сделали с моей служанкой, Вера? — сказал Свет. — Она совсем потеряла голову.

— Она потеряла голову не из-за меня, — сказала гостья. — Она потеряла голову из-за вас. И очень странно, что вы этого не понимаете. Я даже начинаю побаиваться: можно ли доверять свою память такому бессердечному человеку!

Свет погрозил ей перстом:

— Нет, голубушка. Сегодня она потеряла голову из-за вас. А что касается памяти, то мое сердце и ваша память ничем между собой не связаны. Так что бояться вам нечего. Чародей ввек не причинит вреда безвинному человеку.

С кухни вернулась Забава, достала из буфета чистую тарелку, вновь принялась накладывать в нее картофель. Не поднимая глаз. Как провинившийся ребенок.

А Свет вдруг обнаружил, что у него нет ни малейшего желания ругать служанку.

После обеда он поднялся в кабинет. Полчаса посидел над исторической статьей, которой так и не удалось заняться вчера. Впрочем, сказать, что он работал над нею сейчас, было бы очень большим преувеличением. Он упорно заставлял себя прочитывать слова, потом пытался уловить смысл, связывающий их друг с другом, и тут же обнаруживал, что думает вовсе не об истории — мысли его занимала Вера. Приложив волевое усилие, он выбрасывал гостью из головы, заставлял себя вернуться к статье.

А через минуту все повторялось.

В конце концов эта неравная борьба Свету смертельно надоела. Все равно пора было настраиваться на предстоящую работу. Он отложил статью, лег на оттоманку, расслабился и позволил своим мыслям течь, как им вздумается.

Когда Свет вошел в гостевую, Вера смотрела в окно. Выражение лица у нее было столь выразительным, что Свет спросил:

— На волю хочется?

Вера обернулась — аура волшебницы на своем месте, — отошла от окна.

— Еще как хочется! — В голосе ее прозвучала откровенная жалость к самой себе. — Птичка в клетке всегда мечтает о вольной волюшке.