Николай Романецкий - Везунчик

— Не удалось, брат, — ответил я. — Есть долги, которые должны быть отданы. И мне нет пути с тобой, пока я не отдам кое-кому кое-какой долг.

Он протянул ладонь:

— Я уважаю чужую убежденность, брат. Прощай!

— Прощай, брат! — Я пожал сухую прохладную пятерню. И вышел из забегаловки.

Передо мной снова был стол с гейтсом. На этот раз я поехал в другое ателье, на Богатырский проспект. По принципу «Пуганая ворона куста боится!»Я, правда, считаю иначе. Лучше вырыть семь могил противнику, чем одну себе…

Гейтс не сообщил ничего стоящего.

В Петербурге насчитывалась масса женщин с фамилией Нежданова. Но ни одной Инги Артемьевны среди них не оказалось. Лиц женского пола по имени Инга Артемьевна было тоже не счесть — имена-то в последние двадцать лет весьма популярны. Но среди них не было ни одной с фамилией Нежданова. Поначалу я удивился. Человек может жить и работать под чужим именем. Но имя это все равно где-то должно засветиться. Потом я вспомнил, что есть лишь одно-единственное место, где оно засветилось, — моя память. Но ей сейчас веры было меньше комариного носа. Моя любовь могла быть Ингой Артемьевной только для меня. И для своих сослуживцев в моем присутствии. А в другое время и в других местах она могла носить совсем другое имя.

Подобное, кстати, могло происходить и с Пал Ванычем Поливановым. Только что же я за птица, если передо мною разыгрывают такие спектакли? Ведь частному детективу проверить базу данных адресной службы — раз плюнуть! Но почему-то Арчи Гудвин и не подумал проверять. Да и сейчас я занялся этим делом только в силу чрезвычайных обстоятельств…! А может, Арчи Гудвин и не должен был проверять; может, ему это недолжествование заложили в память изначально? А что же еще туда заложили? Ведь могли — что угодно! К примеру, отыскав убийцу и представив доказательства, Арчи должен застрелиться из личного «стерлинга». Возможно такое? Вполне! Или еще что-либо подобное… Нет, парни, как ни крути, надо выходить на гипнотизера и трясти его как грушу. А для этого требуется раскрыться перед Ингой… Да-а, обложили бирюка флажками — куда ни сунься, везде охотник. Лежит себе на матрасике, кофеек из термоса попивает, а в стволе — жакан!..

Я все-таки запросил данные на Павла Ивановича Поливанова. Таковых числилось целых полтора десятка, но все они были моложе тридцати лет.

Тогда я расплатился за арендованное время и покинул ателье.

Волки не прыгают через флажки, но я-то человек, я-то могу и преодолеть свой страх.

К семи часам пачка закончилась, и пришлось открыть новую. Сигареты оказались сыроватыми, но не идти же за другими!..

Ингина «Забава» стояла через шесть машин. Ближе было не припарковаться, да, собственно, и не стоило — я хорошо видел дверь поливановского офиса. За три часа, что я тут прохлаждался, туда никто не вошел и оттуда никто не вышел. Будто и не работает контора… Зверски хотелось отлить. В конце концов я не выдержал. Переполненный мочевой пузырь порой становится пупом земли. И уже не важно, что тебя загребут менты за нарушение общественного порядка. Или узнают те, кто полагает, что ты умер. Или, бегая, упустишь ту, которую столько времени ждал. Переполненный мочевой пузырь — это вещь в себе, это для мужчины нечто вроде любимой женщины; бывают моменты, когда ни о чем больше думать не можешь.

Я и не стал. В смысле — думать. Я вытащил из сумки бороду и парик, приобретенные несколько часов назад в магазине театрального реквизита. Как мог изменил внешность. И дробной рысью рванул в ближайшую арку. В смысле — пошел, пританцовывая от нетерпения.

Слава богу, во дворе не оказалось прогуливающихся мамаш с чадами. Равно как и отдыхающих на скамеечке дамочек пенсионного возраста. Зато нашлась лесенка о четырех ступеньках, заканчивающаяся дверью в подвал. К этой двери я и пристроился.

Струя из переполненного мочевого пузыря сродни струе спермы. Ни ту ни другую усилием воли не остановишь. Поэтому, когда сзади раздался визгливый голос: «Что вы делаете, молодой человек! Как вам не стыдно!»— я продолжил свое черное дело. И лишь испытав несказанное чувство наслаждения, застегнулся и явился на свет божий.

В двух шагах от лесенки стояла бабуля. Из тех самых дамочек пенсионного возраста, которым всегда и до всего есть дело. С такими лучше не связываться. Я буркнул: «Пардон!»— и проскользнул мимо, под арку. Мне повезло: обладательница визгливого голоса следом не побежала.

К счастью, Ингина «Забава» оставалась на своем месте. Я вздохнул — еще раз повезло! — скользнул в свою машину, закурил и пропел:

— Все стало вокру-у-уг голубым и зеле-о-оным… И тут же увидел мою любовь — она выходила из родного офиса. Оглянувшись по сторонам, села в машину. Я подождал, пока «Забава» тронется, вставил ключ в замок зажигания и… замер.

Следом за Ингиной тронулась еще одна машина из стоящих впереди — зеленый «Олдос» образца две тысячи девятнадцатого года. А еще секунд через двадцать от тротуара отвалил голубой «Москвич». Похоже, за Ингой шел хвост, да не простой, а двойной. То есть за хвостом еще один хвост.

Я подождал чуть-чуть и покатил следом. На перекрестке они все проследовали прямо. А я свернул налево, на Малый проспект. Проехав два квартала, вновь припарковался рядом с таксофонной будкой, в которой торчала необъятная дамочка в брючном костюме. Вылез из «Забавы»и явился под дамочкины очи. То ли дамочка оказалась неболтливой, то ли не выдержала моего пристального взгляда, но через полминуты будка освободилась. Я снял трубку, набрал знакомый номер и прикрыл микрофон носовым платком.

— Слушаю!

Это был ее голос, любимый и долгожданный. Очень и очень нерадостный.

— За вами следят, — сказал я. — Зеленый «Олдос». И голубой «москвичонок».

— Знаю, — ответила она. — А вы кто?

— Ангел-хранитель! — Я повесил трубку. Сел в машину. И отправился в родную меблирашку.

Утром я позвонил своему новому помощнику. Как и договорились, в девять, и опять из таксофона.

— Это Андрей Воронов, из «Ведомостей».

— Привет, Андрей Воронов из «Ведомостей»! — Голос Бакланова по-прежнему был жизнерадостным. — Я поговорил с тем парнем, который тебе нужен. Свяжись с ним в два часа. Раньше он, к сожалению, не просыпается. А если разбудишь — пошлет далеко и надолго.

— Понял, — сказал я. — Это все?

— Подожди… Встречу переносим на завтра. Сегодня не успеваю. Дела…

— Дела? В воскресенье?

— Выходные у журналистов бывают от случая к случаю. Пора бы это знать! Сегодня мне не повезло. Все, пока! — В трубке раздались губки.

До двух я, как мог, убивал время. Позавтракал все теми же жухлыми хот-догами и похожим на помои компотом, купил несколько ежедневных газет, вернулся в меблирашку и устроился в родном номере.