Евгений Щепетнов - Сборник Истринский цикл Книга1-4

Увы, низвергнута была она, а не Даранисса, и мозг магини, как и мозги всех приближённых к трону Аштарата, подчинялся Великой Матери.

Данрика была направлена с одной целью — простой и ясной — захватить мозг императора и управлять им так, как нужно хозяйке. Зачем захватывать страны и тратить своих воинов, средства, когда можно это сделать просто захватив мозг главного в этой стране? Можно издавать те указы, которые тебе нужно, творить в этой стране всё, что тебе захочется и никто, никто не будет подозревать, что все эти казни, жертвоприношения, были организованы по приказу из совсем другой страны.

Это ли не высшее наслаждение — оставаться в тени, дёргая за ниточки могущественнейших властителей мира? Что толку в пустом поклонении какому-то истукану, когда кто-то, стоящий за его спиной в любой момент может опрокинуть его на землю и попрать ногами!

Вся штука заключалась в том, что Данрика никак не могла подобраться к императору ближе, чем на семь метров — а это было слишком далеко для ментального захвата. Неизвестно почему, но наибольшая эффективность захвата получалась с расстояния не более полуметра от объекта, а лучше всего выходило, когда захватывающий налагал руки на свою жертву — брал её за голову. Что оставалось магине? Только позволить толстому борову забраться на своё мраморное тело…и не только «на», но и «в».

На столике у стены, на золотом подносе со сценами совокуплений и жертвоприношений, появился свиток, запечатанный печатью Великой Матери и Данрика осторожно, будто брала в руки ядовитого паука, взяла пергамент и развернула.

Там стояло одно слово: «Торопись!»

Магиня в ярости скомкала пергамент и выругалась площадной бранью. Её прекрасное лицо исказилось, как у Медузы Горгоны и она представила себе, как отрезает груди у Дараниссы потом сажает ту на кол…последнее, что она увидела в своём мозге, накрытом волной безумной боли, отключившей разум, как выключателем — струйки крови, текущие по стройным ногам Великой матери, дёргающейся на колу в бессильной попытке освободиться или скорее умереть.

Очнулась она минут через сорок и выругала себя за несдержанность — каждая мысль о том, чтобы причинить вред Дараниссе сопровождалась безумной болью, и Данрика подозревала, что одно из таких мечтаний может закончиться её гибелью — каждый последующий приступ боли был всё более и более длительным, а пробуждение далёким.

Вот и сейчас, она пролежала в обмороке не менее получаса, так что времени чтобы подготовиться к постельным утехам с императором оставалось всё меньше.

Данрика думала иногда — зачем Даранисса оставила ей эту возможность — мечтать о том, как она убьёт, растерзает свою хозяйку, и пришла к выводу — это было сделано специально, чтобы рабыня знала, что с ней происходит, мечтала об освобождении, но ничего не могла сделать, умирая от боли. Это ли не наслаждение, представлять, как рабыня мучается в судорожных болевых спазмах, не имея возможности что-то изменить? Дарника понимала её, так как сама была точно такой же и не упустила бы возможности помучить свою рабыню — что она частенько и делала.

Закончив макияж, девушка встала, посмотрела на себя в большую полированную медную пластину, повернулась вокруг себя, взметнув рубаху, обнажившую крепкие ягодицы, плоский живот и торчащую вперёд грудь, огладила бёдра и приказала слуге, дежурившему за дверью:

— Паланкин мне! Да скорее, собаки, а то я с вас шкуру спущу!

Слуга бросился бежать — угроза хозяйки была совсем не фигуральной — неделю назад она лично сняла кожу с слуги, который споткнувшись облил холодным соком её спину так, что магиня взвизгнула от неожиданности и покрылась мурашками.

Весь вечер потом из дворца посла Аштарат слышались дикие, полные муки крики слуги, а потом из ворот вытолкнули человека совершенно голого, с обнажёнными мышцами, без скальпа и ногтей.

Данрика так искусно сняла с него кожу, что его мужские причиндалы остались на месте, только болтались ниже, чем обычно, вися на сосудах, подводящих к ним кровь.

Человек с содранной кожей несколько часов, шатаясь и падая бродил по улицам столицы Викантии, пока сердобольный ночной разбойник не пронзил ему сердце, прекратив мучения.

Несколько дней после этого магиня была ласкова к слугам, выплеснув весь негатив на несчастного раба, с удовольствием вспоминая, как он кричал, когда она вспарывала ему мошонку и вырывала ногти из пальцев. Рабы для постельных утех отметили для себя, что после этого изуверства она была особо чувственна и легко возбудима, что облегчало им работу и они даже удостоились похвалы своим умелым языкам.

Дорога до дворца императора заняла полчаса — рослые мускулистые рабы почти бегом доставили её к месту назначения, даже не тряхнув ни разу — школа Аштарата! — и она потрепала по щеке одного из них, заметив, что раб даже чем-то привлекателен в своей непосредственной звериной сущности мужика, и даже набедренная повязка у него внушительно оттопырилась там, где положено.

Впрочем — Данрика терпеть не могла допускать в себя какие-то вонючие мужские отростки — судьба мужчин удовлетворять её другими способами…и вообще — женщины это умеют делать лучше, а потому она держала у себя и тех, и других.

Стража у ворот дворца расступилась, пропустив её внутрь, и магиня пошла по тёмному, прохладному коридору, с удовольствием поведя прекрасными плечами под прохладным ветерком, протягивающим от моря по длинному тоннелю. Эта викантийская жара её угнетала и раздражала — то ли дело прохладные пещеры-храмы Аштарат! Но дорога туда ей была заказана, после того, как Даранисса уличила её в заговоре с целью свержения Правительницы, и подчинила своей воле. Сообщники Дарники были принесены в жертву на алтаре, а такую совершенную красоту магини Даранисса решила использовать как оружие в своих целях.

Магиню привели в комнату, которая, в сущности была террасой, с закрывающимися, при желании, раздвижными стенами-дверями.

Из неё открывался вид на море, сияющее под низким вечерним солнцем, на горы, окружающие бухту, заполненную огромными парусными судами, развалившимися, как киты и застывшими на якорях с голыми, как осенний лес, мачтами.

Комната была вся уложена пушистыми коврами, нога в которых тонула выше щиколотки, стены, сделанные из полированных панелей то ли серебра, то ли платины, отражали множество Данрик, в коротком прозрачном платье и с копной чёрных волос, украшенной мелкими сверкающими бриллиантиками (служанка трудилась над этой причёской около часа, так что Данрике пришлось выпороть ей тростью, чтобы устранить раздражение от столь долгой возни. Впрочем — она пожалела служанку, на которой вздулись кровавые, сочащиеся сукровицей рубцы и кинула ей золотую монету — для утешения)