Владимир Колосов - Вурди

— Со мной, — эхом откликнулась Ай-я, чувствуя, как легкий сквознячок из двери вдруг превратился в змею и холодным кольцом свернулся на груди.

— Брысь, — прошептала Ай-я, сгоняя склизкую тварь, будто прирученную лесную кошку, — брысь.

— Брат, — доносился откуда-то издалека голос Гергаморы.

— Муж, — шипела змея.

Ай-я спала.

И уже не старуха, а кто-то другой вязал в ее голове бесконечную вереницу слов…

— Да. Кровь. Человеческая кровь, гласили предания, — вот что превращает оборотня в зверя. И тогда собрались в один прекрасный день люди у дома любимого моего и сказали ему: «Выходи!» И только он вышел на порог, как бросился к нему мой старший брат и распорол ножом руку свою от кисти и до локтя. В страхе отступили назад люди. А они стояли друг против друга — вурди и мой старший брат.

Много крови пролилось на крыльцо дома Славко, и сказал он с усмешкой: «Пойдем, я перевяжу тебя». «Хорошо», — сказал Тиль и, хотя все кричали ему, чтобы не входил он в дом вурди, пошел вслед за охотником. Многие плакали. Не чаяли они, что вернется мой брат живой и невредимый. И в самом деле долго не было их. Тогда закричали люди: «Оборотень! Пойдем и убьем его!» Но только они закричали так, как вышли на крыльцо Славко и брат с перевязанной рукой. И тогда снова закричали столпившиеся у крыльца: «Человек! Он — человек!» Но сказала одна из женщин: «А была ли то человеческая кровь?»

В страшном смятении сошел брат мой с крыльца. Даже издали видела я, как побледнело его лицо, как задрожали губы, как сжались в кулаки пальцы. И сказал он: «Послушайте, люди! Если я — не человек, то где он — человек?» И тогда подошла к нему та самая женщина, что требовала человеческой крови, взяла из рук брата моего нож и, стиснув зубы, вонзила острие в ладонь. «Вот человеческая кровь!» — сказала она и подошла к стоящему на крыльце Славко. «Вот!» И снова лишь улыбнулся Славко и позвал ее в дом. Без страха пошла за ним женщина, хотя и была уверена, что идет на верную смерть… Но уже никто не кричал ей: «Остановись!» Все ждали. И когда вскоре женщина показалась на крыльце, белее мела было ее лицо. И не было у нее слов. А был лишь страх, ибо не ведала она сама себя. «Убить их!» — закричали люди, и тогда поняла я, что убьют сейчас и Славко, и эту белую как мел женщину, и брата моего. «Постойте! — закричала я, желая спасти хотя бы одного из них. — Вурди хитер, и кто может поручиться, что не научился он жить среди людей, что запах крови и поныне пьянит его?» «Никто!» — с готовностью закричали вокруг меня. Я же не верила в то, что говорил язык мой. Чужими были мои слова. Чужим мой язык.

«Я — человек!» — сказал Славко, и глаза его смотрели только на меня. А мое сердце разрывалось от боли, но по-прежнему чужими были слова мои. «Всякий может назваться человеком, — сказала я, — даже вурди может назваться так. Так кто поручится за тебя?» — «Никто!» — воскликнул мой брат. «Никто», — рассмеялся мой Славко.

И тогда все взоры устремились к нему. Он же был спокоен. Он даже не собирался защищать себя. «Беги, — мысленно говорила я ему, — беги, спрячься где-нибудь в лесу, схоронись от людской злобы, и придет время, когда я найду тебя!» И показалось мне вдруг, будто он услышал меня. Он повернулся ко мне. Он покачал головой: нет, милая деточка, нет.

Он остался стоять на крыльце.

Вооруженные ножами и кольями люди бросились на него.

Он не пошевелился.

Я не плакала.

Принесли лопаты.

Тут же, возле крыльца, принялись рыть яму…

С этого дня я научилась ненавидеть человека…

Да и кто среди нас человек?..

— Вот те раз!

— Вроде дышит.

— Хорош у тебя лосяк!

— Ай-я-то, вишь! Уж и избу на засов — видать, живым не ждали.

— И то верно — к чему мертвеца подманивать?

— Да живой он! Живой!

— Где ж ты его нашел, а?

— Сам не пойму. Вроде как позвал кто-то. А вроде и никого.

— Отшельник небось баловал.

— Да хватит брехать! Какой там отшельник. Уж с год, как никого не видели.

— Будто его в лесу углядишь!

— Это у тебя глаз нету. Кто на ежа прошлым летом наступил?

— Так то еж!

— Вот я и говорю… Колючки небось до сих пор… Ну, твоя-то Настена…

— Выдергивает, точно!

— Куда ты его?

— Спросил! К Ай-е. К кому ж еще!

— Точно ведь не ждет.

— А ты что думал? Дрон-то из лесу шел, так у его пса шагов за сто шерсть дыбом стала… И Ай-я туда ходила.

— Ну?!

— Вот те и ну! Крови целая поляна. Как он их столько порубил, ума не приложу…

— Так, может, не один…

— Ладно. Погоди. Вишь, не шевелится. Может, и впрямь мертвяк?

— Дай-ка погляжу!

— Ты поосторожней, эй!

— Живой он. Пока тащил, все бормотал что-то…

— Был живой.

— Вроде как закоченел, тьфу!

— Лай! — прошептал Гвирнус и тут же услышал громкую ругань, перемежающуюся с чьим-то заливистым смехом.

— Ишь окаянный! — ругалась женщина.

— Что, напугал? — ехидно спрашивал мужской голос, а другой, побасистее, прибавлял:

— Вот тебе и мертвяк!

— Лай! Скотина! — уже громче сказал Гвирнус не столько для того, чтобы и впрямь спросить о чем-то, сколько чтобы почувствовать себя живым.

— Вишь, ругаться начал, — усмехнулась женщина, — людей-то зачем пугать? Людей?

Нелюдим с трудом разлепил смерзшиеся веки. Какое-то время ничего не видел, ослепленный ярким дневным светом. Лишь тупо вертел непослушной головой, пытаясь понять, откуда взялось в этой самой голове такое невообразимое количество человеческих голосов.

— Глазюки-то глянь, как выкатил, — говорил один из них. Женский. — Совсем одурел, окаянный.

— Горяченького бы ему, а?

— И то верно. Тащил бы ты его поскорей.

— Да и нам уж пора. Пойдем, что ли. Тисс девчонку поймал. Говорит, дикая совсем. Вроде как рычит, а по-человечьи, значит, не понимает. Между прочим, вроде как у ихнего ж дома и поймал.

— Ай-иного, что ли? — Лай дернул было вязанку, но вновь остановился. — Неужто и впрямь?..

— Точно говорю — рычит.

— Тсс! Услышит ведь.

— Ему-то что?

— А кто его знает? Ты это… Потом приходи. У Тисса она.

— Лай? — в который раз пробормотал нелюдим.

Едва войдя в избу, Ай-я почувствовала неладное. Аринка плакала. Райнус насупившись сидел на полу. Сосредоточенно рассматривал собственную руку — будто впервые видел ее.

— Вот! — Он зло показал ей большой кровавый подтек и след от укуса еще прежде, чем Ай-я успела испугаться… Спросить…

— Что это? — Она торопливо сбросила шерстяной платок, бросилась было к сыну. Но тут же остановилась…

— Она, — мальчик кивнул туда, где еще недавно был привязан маленький человеческий звереныш, — я к ней, а она…