Александр Ладейщиков - Кот баюн и чудь белоглазая

— Где-где! У нас девчонок много, ещё и не такие слова знают. Зубастые! Подарки же — княгини делают. А ты думал, женихи?

— А! — догадался вдруг Стефан. — Не приходи с собакой — значит свидание не последнее? Приходить без собаки?

— Ну, наконец-то! — хихикнула Мишна. — Только, гляди у меня! Руки вымой, да рубаху постирай — конюшней несёт, хоть беги!

— Какие мы нежные! Настоящий мужчина должен пахнуть конём! И железом с кровью!

— Да, нежные. Можешь благоухать у себя на дворе. Где вы там, дружинники, сидите, да про нас сплетничайте? И на свидание приходи без чёрных когтей и репьёв в голове!

Светлый князь Чурило сидел на столе — то есть, на троне с высокой резной спинкой, изображавшей грифона и льва, сказочных животных, когда-то встречавшихся на путях походов скифов — предков правителя и народа. На столе, в общепринятом смысле слова, стоял кувшин с холодным клюквенным морсом, чаша с греческими орехами. Орехи, невиданную диковину, купили на торге у знатного булгарского гостя Бабая — целый мешок.

Князь брал орех, ломал его, перекатывая в ладони, вкушал терпкую внутренность, по виду похожую на маленький мозг. День предстоял быть спокойным, простым — надо вызвать этого парня, Арианта, что болтал, будто видел мифического Кота Баюна. Посмотреть — не дурачок ли? Если нет — выпороть, чтоб не молол языком, да отпустить, пусть с купцами домой едет. Не воевода же его повезёт за казённый счёт? Ещё чего!

Помощника воеводы Литвина уже пора назначать в бояре — за знатность. Если Чудес в поход, какой соберётся — Литвин будет при дворе сидеть, толковать, как идёт война, да какое оружие посылать дружине. Человек верный, мудрый.

Ах, да! Вечером со Светланой надо покататься на лошадках по озеру. А то скоро лёд сойдёт — до следующей зимы не покатаешься. Летом приходится всё больше верхом. В коляске же трясёт — вся спина синяя. Хорошо бы Людмила поскорее родила: сына — славно. Дочку — тоже неплохо. Кроме княжича Артура — наследника, есть ещё трое мальчиков, станут со временем боярами, а девочку он сделает княжной — придёт время, отдаст замуж за барона или короля из Европы. А то в Чуди — темнота, Коты Баюны сказочные бродят. Тьфу!

Меж тем день уплотнялся — события закручивались в узел, в воздухе висело тревожное ожидание — такое иногда бывает: вроде и солнце светит, и небеса голубые, но чувствуется незримый ветер — дуновенье перемен. И беспокоится душа. И, кажется — разбежишься и взлетишь!

— Мишна, иди сюда, хватит бегать с этим решетом! — Хава сидела в комнате на лавке, улыбалась.

Мишна подошла в старушке, поцеловала её в смуглую щеку. Присела рядом, сложила руки на коленях.

— Сегодня, девочка, Песах, или Пасха, как говорят ромеи.

— Расскажи мне, Хава. Мне необходимо знать!

— Это память об Исходе. Сегодня — пятнадцатый день месяца Нисан, вечером начнётся великий праздник.

— Исход — это то, чем кончилось Египетское рабство, про которое ты уже рассказывала?

— Да, я и сейчас продолжаю рассказывать. «Пе-сах» толкуется, как «уста говорящие», и поэтому главная заповедь праздника Песах — говорить, рассказывать, — улыбнулась Хава.

— Так расскажи, пока у нас есть минута отдыха!

— Дело в том, что в Египет пришёл только род Иакова, но он сильно размножился, как велел Яхве. Евреев стало слишком много, их влияние росло. Фараон, беспокоясь за власть, приказал в еврейских семьях убивать первенцев, поверг наш народ в рабство. Моисей стал тем самым первенцем, которому суждено было выжить и спасти свой народ. Перегоняя стадо овец, Моисей увидел неопалимую купину, и услышал голос Всевышнего. Он повелел вывести свой народ из Мисра, то есть Египта. Но фараон не захотел отпускать евреев, и тогда Б-г наслал на Египет десять «страшных казней»: несметное множество жаб, падёж скота, неурожай, полчища вшей и диких животных, трёхдневный мрак, превращение воды в кровь, гибель первенцев и язвы. А потом евреи ушли в Исход, и Моисей заставил расступиться море. Народ избранный прошёл, а войско фараона утонуло.

Ну, пошли работать, засиделись. Ещё не Пасха!

— А Стефан говорит, что Пасха — это воскресение Спасителя.

— Да, пусть говорит. Это сказки юных народов. Одного из наших пророков они сделали Творцом Миров. Не ругай его, своего Стефана.

— Он не мой! — задрала нос Мишна.

— А куда ты вечером собралась? Не на свидание?

Литвин вышел на красное крыльцо княжеского дворца с сияющим лицом — в руках он держал кусок драгоценного ромейского пергамента, в котором было написано назначение. И печать князя — коричневый сургуч с оттиском перстня. На перстне — грифон с крыльями. Боярина окружили молодые дружинники, радостно крикнули: «Любо!» — Литвин по возрасту был, чуть ли не их ровней, да и весел, и не спесив. Плюс ко всему знал военное дело — ходил с вятичами рубиться. Правда, для боярства слишком молод, но князю виднее.

Толпа спустилась на майдан, подошла к хмельной лавке — там продавалась медовуха в кувшинах, брага в крынках. Литвин демонстративно, ловя взгляды соратников и проходящих молодок, достал кожаный кошель на ремешке, вынул не какую-нибудь медную кругляшку, неровную, битую о камни, а ногату — большую монету чистого серебра. Дружинники радостно зашумели, хозяин хмельного пития — старый дед со слободы, суетливо доставал кружки, кому деревянные, с ручками, кому из обожженной глины — разрисованные звёздами, волнами, защитными узорами — чтоб с питиём не проник никакой злой дух. Новоиспечённому боярину подал из плетёного сундука чашу — покрытую белой эмалью, с синими цветами — чаша происходила из далёких восточных стран, была куплена ещё отцом старика именно для подобного случая. Потом можно будет кричать на весь торг — «А вот у нас боярин Литвин браги откушал! Лучшая медовуха только здесь!»

Литвин, отпустив дружину погулять, решил пройтись по торжку, с удовольствием разглядывая огромных сигов, висящих на крючьях. Торговцы разделывают рыбу, складывая икру в деревянные вёдра, рубленые куски в котлы, рыбьи головы отдельно — для продажи бедным горожанам, да на корм собакам. Тут же висят на верёвке вяленые лещи, огромные, с таз размером, медно-жёлтого цвета. В решетах зеленеют окуни и зубастые щуки, скользкие лини, сверкают серебряной чешуёй краснопёрки, сазаны. Повсюду висит мелкая рыбка — вяленый снеток, местная изюминка.

Под надёжной крышей на мешках расположился торговец солью — отвешивает хозяйке маленькой коробочкой белые кристаллы, та завязывает специю в тряпицу, прячет на груди. Всего-то в две куны обошлась — в две шкурки куницы. Вот продавец увидел знакомого башлыка — хозяина рыбацкой артели, закричал, зазывая его к мешкам. Башлык подошёл, толстый, важный, в кожаном плаще, круглой войлочной шляпе. Торговец заискивающе поклонился, сдёрнул шапку, как перед князем. Речь зашла о покупке пяти мешков соли за пятьдесят ногат, а то и за золотой талер — огромные деньги!