Александр Ладейщиков - Кот баюн и чудь белоглазая

А вот стоят бочки, рядом сидят бабы в платках, деревянными черпаками подхватывают мочёную бруснику, клюкву, морошку. Здесь же ароматные рыжики в собственном соку, с листьями смородины, рядом грузди в сметане, вот волнушки розовые, солёные. Какой-то парень — рубаха в дырах и заплатах, на ногах — драные лапти, из одного торчат пальцы — запустил руку в бочку, тут же получил половником по лбу, завыл под смех торговцев и покупателей.

В конце ряда торгуют мясом — говядиной, бараниной, свининой, требухой — лёгкими и желудками, почками и выменем. Тут же лежит битая птица — глухари, тетерева, куропатки, щипаные куры. Пух и перо собирают в мешки — набивать перины, подушки. Рядом стоят торговки пирогами — с грибами, снетком, ежевикой, мёдом, зайчатиной. Какой-то дюжий парень с бочонком за спиной, с шутками и хохотом наливает в кружки горячий сбитень, остро пахнущий тёртым имбирём.

Вдруг толпа заволновалась, побежала, видимо, посмотреть на что-то интересное. Раздались охи-ахи, женские причитания, потом какой-то развесёлый дружинник повёл рассказ — толпа засмеялась, зашевелилась. Литвин подошёл к народу, уверенно раздвинул плечом мужиков и баб, прошёл вперёд.

Не совсем трезвые дружинники волокли в сторону гридницы новенького, подхватив его под руки. Новенький, тот, что побил варяга в деревне, мотал головой, что-то мычал.

— Что здесь? Упился он, что ли? — грозно спросил Литвин, не любивший в стельку пьяных.

— Никак нет, господин боярин! — отвечал, вытянувшись, как тростник и слегка покачиваясь, смешливый дружинник. Народ зафыркал, заулыбался, кто-то заржал, но, спохватившись, быстро зажал рот.

— Тут у нас на рынке сидит булгарский гость, Бабай-Ага, — начал дружинник, проглотив смешок.

— Ну, говори, — расслабился слегка захмелевший Литвин, любивший весёлые байки о всяческих похождениях.

— Так вот, у него, у гостя, две жены. Одну зовут Еленой — вся из себя красавица, блондинка, из Ромеи откуда-то, вторую Василисой. Говорят, премудрая, аки Змей. Все дела у Бабая ведёт. Ну, там — навар, усушка, утруска, откаты.

— Ну, дальше, дальше!

— Так, вот! Этот Коттин, так зовут нашего-то, стоял раз на берегу Шексны в благородных раздумьях.

— В благородных? Хм… Раздумьях? С мечом? — по привычке пробормотал Литвин.

— И тут из бани вышла красавица Елена с подругами — омыться в прохладных водах реки. Ну, сами понимаете — прикрывшись только ладошкой.

— Так-так, — заинтересованно вскинулся боярин, — и что Коттин?

— Наш друг Коттин, ошалев от роскошных прелестей девы, долго тёр глаза, а потом решил: вторая жена Бабая, премудрая Василиса, должна быть прекрасней первой, так как боги дали ей ещё и острый разум. Ведь в человеке всё должно быть прекрасно! Это не я — это Коттин сказал вчера вечером. Прокрался Коттин к шатру Бабая, и прожёг угольком дырку! Прильнул глазом к отверстию — а там Василиса премудрая без ночной рубашки стоит!

— И что? — не понял боярин, но народ уже загоготал, некоторые мужики упали на колени, уткнувшись головами в остатки последнего снега, утирая слёзы.

— Говорят, слегка умом тронулся. Не красавицей она оказалась… далеко не красавицей. Зато умницей. Вон, волокут его! — заржал дружинник, указывая на служивых.

— Пусть уж поспит, болезный, сегодня вечером пир — князь велел. После катания на тройках!

Все разошлись, ухмыляясь — новая байка рождается не каждый день.

Внезапно Литвин увидел шатёр — синий, высокий, остроконечный. По углам шатра висели жёлтые кисти, полог охраняли два молодца — усатые, брови вразлёт, смуглые, без оружия, со сложенными на груди руками. «Э! Да это же шатёр булгарского гостя!» — подумал Литвин и степенно направился к сказочному сооружению. Стоящие у входа в шатёр молодые булгары, узнав Литвина, сопровождавшего караван, поклонились, отдёрнули полог. Литвин зашёл внутрь.

В шатре было таинственно, тускло — сквозь синюю ткань пробивался солнечный свет — тоже синий. Жёлтая свеча в позолоченном подсвечнике трепетала зелёным нимбом. На низком диване, без ножек и спинки, возлежал Бабай-Ага, перед ним стоял низкий же столик. На скамеечке, спиной к выходу, сидела старая женщина, вся в чёрном, седая. На столике были разложены женские украшения местных мастеров — шёл торг.

При виде новоявленного боярина (слух о назначении за полчаса облетел весь город, а уж рынок — за пять минут), Бабай степенно встал, поправил тюрбан, из-под которого выбивались чёрные пряди волос, огладил чёрную же, с сединой бороду, вдумчиво кивнул. Женщина обернулась, её тут же снесло со скамеечки, она поклонилась в ноги, с трудом выпрямилась.

— Заходи, дорогой боярин! Смею поздравить тебя с новым назначением. Пусть дни светлого князя, его семьи, и твои, Литвин, пребудут в счастье и богатстве! Во имя Аллаха, милостивого, милосердного!

— И тебе здравствовать, почтенный Бабай-ага! Как идёт торговля, никто ли не обижает в стольном граде?

— По милости Творца, торговля идёт, никто не обижает!

В это время за пологом, разгораживающим шатёр на две части — торговую и жилую, раздались смешки, женский шёпот на ромейском языке.

— Ну, вижу, у тебя всё хорошо!

Бабай нахмурился, промолчал. Потом вдруг сказал:

— Скажи своим людям, чтобы не шалили! Уж, доложу тебе — как я ревнив, как ревнив! Кровь горячая!

— Скажу, скажу! — промолвил Литвин, усмехаясь в усы. Он сел на низенькую скамейку, Хава встала сбоку. На столике лежали женские украшения — местных мастеров и соседних народов.

— Княгиня Рогнеда велела выменять, — шепнула Хава на ухо боярину, тот изумлённо выгнул бровь.

— Такое доверие? Я и подумать не мог…

— Сколько лет — верой, правдой! Да и куда мне? Мой дом — здесь!

— Ну да, ну да! Действительно, — Литвин окинул взглядом чудные вещички, коими женщины прельщают мужчин. — А что, у тебя, Бабай, разве нет диковин с Востока? — обратился он к купцу.

— Подумай сам, боярин, — засмеялся Бабай, — сколь много городов в Булгарии Волжской! А в Великой Хазарии, которой мы, булгары, пока платим дань, как и вятичи, и мурома, и меря, и киевские поляне — городов ещё больше! Все диковины из древней Персии и таинственной Индии, оседают в тех городах!

— Кто к тебе приходит, Бабай?

— Грубер был. За три связки благородных чернобурок продал ему мешок греческих орехов, да мешок орехов миндальных. Взял он также веник лавра сушёного, для супа, не для бани! И ещё, — гость наклонился к уху Литвина, — коробочку перца, специи драгоценной, жгучей как огонь, из дальних стран. Повар попробовал, долго плевался, брать не хотел. Потом я ему объяснил зачем, он взял, — рассмеялся булгарин. — Вот ещё, Хава пришла от княгини. Да и так заходят.

— Эй, Хава, что тебе велела выменять княгиня?