Александр Ладейщиков - Кот баюн и чудь белоглазая

— Хава, опять тебя встретил!

Женщина тревожно всмотрелась в боярина, спросила коротко:

— Враги идут или здесь беда?

— Не знаю, что и хуже. Иди в палаты, найди Долгодуба, пусть кличет гридней — княгинь уведите, спрячьте. Пока сам не до конца понимаю, что происходит.

— Ой, боярин! Незнание — ключ к панике…

— Ладно, только молчи. Сдаётся мне, что древний оборотень в городе.

— Тот самый? Но я слышала, что он всегда благоволил к чуди…

— То когда было… Боги, герои. Вечный поход, вечная война. Сейчас же времена мирные, все старинные чудища и духи попрятались, ушли в небытие. Зачем нам людей вводить в искушение?

— Боитесь, значит, крутых поворотов? Всё, ушла, ушла, — Хава поспешила по коридору, нырнула в какой-то чулан — никак там тайная дверь в княжеское крыло…

В казарму влетел Векша, за ним вломилось пять-шесть своих, бросились в оружейную, выскочили с саблями, мечами. Литвин, спустившийся сверху, с девичьей, придирчиво оглядел воинов — глазки блестят, сам угощал, но трезвы — выпили в меру. Только молодой боярин открыл рот, как дверь распахнулась снова. Будан ввёл седого старика, полуслепого, с длинными космами, которые старые люди почему-то перестают стричь, с длинной бородой.

Литвин подскочил к Тарасу, под внимательными взглядами ветеранов, оценивших вежество боярина, подхватил его под руку, подвёл к скамье, усадил на овчину. Дружинники переглядывались, шептали что-то друг другу.

— Здравствуй, дедушка Тарас! — Литвин наклонился к уху старого, — Я боярин Литвин, я тебя по делу призвал!

— Да не ори ты на ухо, — поморщился старик. — Я что, глухой, что ли?

— По делу, говорю, дедушка Тарас!

— Говори, говори, внучек. Про что ведаю — скажу, ничего не утаю, — промолвил Тарас со спокойствием глубокой старости, когда можно вещать правду хоть князю, хоть императору, хоть самим богам.

— Ты, говорят, когда-то памом был? Правда, что ли? Чудно!

— Был, был, внучек. Когда дед нынешнего княжил — тогда тут, в Белозерске, памом и сидел.

— Интересно. Да. Наравне с князем?

— Ну, не рядом, конечно. Сбоку. Оберёги народу творил, с богами говорил. Город тогда ещё мал был — а князю забот на рубежах хватало, — Тарас говорил тихо, задыхаясь от обилия слов. Увидев это, Литвин перешёл к делу, что б ни замучить старика пустыми разговорами.

— Дедушка, ты о древнем Коте Баюне знаешь?

— Ась? Опять что ль пришёл? Мой дед, когда я щеглом ещё малым был, рассказывал, что видел волшебного Кота. Только не здесь — в Кыеве.

— Так, значит, это правда? Он оборотень?

— Не так. Он просто умеет превращаться.

— Он несёт зло?

— Нет, — заскрипел старик, закудахтал. Литвин недоумённо посмотрел на Тараса, потом понял — старый смеётся. — Он не несёт зло. Он когда-то был… нет, не полубогом, а покровителем племён.

— Значит, он не нежить… хорошо.

— Но добро он причиняет так, что хоть плачь. Он просто древний…

— Не понял…

— Добро для народа — расширение земель, укрепление мощи, уничтожение внутренних врагов и слабых… людишек. Сейчас так не мыслят.

— Война… — прошептал Литвин.

— И очищение.

— Спасибо, дедушка!

— Что спасибо? Дурачина молодой! Слушай! К нему как подойдёшь — станет одолевать тебя сильный сон. Это Кот Баюн на тебя дремоту напустит. Ты не спи, руку за руку закидывай, ногу за ногу волочи, а где и катком катись. А если уснёшь, то Кот Баюн тебя убьет. А то, как заорёт — в ушах перепонки лопнут. Надень на голову колпаки железные! Кузнецов позови — подскажут… — старик склонил голову — задремал. Все осторожно отошли от лавки, принялись проверять амуницию, прилаживать оружие, набивать колчаны стрелами.

Коттин проснулся сразу — голова была тяжёлой, несмотря на то, что ничего не пил, кроме квасу. На кухне. Сколько же он проспал? Уже почти вечер! Древний странник полежал спокойно, прислушиваясь к своим ощущениям. Очень похоже на сонную отраву. Кто же к нему подбирается? Или это случайность, и он зачерпнул не из той чаши? Если так — то готовится мордобой. Коттин встал, пошатываясь, повесил на крюк за спиной поножи с мечом, лук с колчаном, закинул мешок, продев руки в лямки, прицепил на ремень фляжку из маленькой тыквы. Во фляжке булькнуло. На самом дне. Проворчав что-то на древнем языке, Коттин вышел во двор, направился на поварню — посмотреть на кувшин, из которого плеснул квасное питие.

За окнами стемнелось — но князя не было. В гриднице за столами собралось полсотни народу — дружина, бояре, знатные гости. Не было князя, не было и воеводы Чудеса. Новоназначенный Литвин тоже отсутствовал. Мужчины сидели по лавкам, разговаривали, хвалились подвигами, путешествиями, торговлей. Заглянул дворецкий, сверкнул лысиной, почесал острый нос. Выглянул в окно — небо покрылось серыми облаками, плотными, зимними. Только вдоль горизонта, над лесом, над остриями частокола сияла ярко-жёлтая полоса неба — словно неведомый кузнец вылил прямо в небо чашу расплавленного золота, да забыл задуть горн — потому золото плескалось жидкое, ослепительное. Внезапно из тёмной половины небес вырвалась огненная стрела, затем вторая — заворчал гром, все затихли, заоглядывались — испугались.

— Господа дружина, гости! — встрепенулся Долгодуб. — Как только светлый князь прибудет, начнём пир. Пока же угощайтесь, вот квас, вот брага, вино. Сейчас подадут первое блюдо! — ловкие гридни внесли кувшины с напитками, расставили по столам. Народ принялся споласкивать горло перед вечерней трапезой. — А где Бабай-ага? — вдруг вспомнил дворецкий.

— Опаздывает! — крикнул какой-то расторопный парень.

Вдруг на майдане заорали, забегали, затрещали доски — кто-то проламывался, переворачивая опустевшие будки и прилавки торговцев. Дружина и гости, хлебнувшие для начала по кувшину кваса, по чаше браги и мёда — хотели подняться, но не смогли, повалились. В гриднице стоял храп, раздавалось невнятное бормотание, кто-то лягался, кого-то уже вязали те самые ловкие парни, что принесли питиё. Связанных уносили во внутренние чуланы, складывали штабелями. Бояр душили тут же — с этими не договоришься, так надёжней. Снотворная отрава вступала в свои права. Начиналась страшная, вошедшая в легенды ночь.

Вооружённые мужчины с факелами полукругом наступали на одного — со странным мечом, окровавленного, зажимающего рукой правый бок. Дружинники, пожелавшие взять ворога живьём, выстрелили из луков — одна стрела попала в чужака. Тот хладнокровно обломил её, продолжая вертеть перед воинами светящимся в ночи мечом. Никто не смел, навалиться на оборотня, каждый был уже ранен — чужак скалил зубы, изредка делал выпады, они заканчивались удачно. А ведь новичков тут не было — все участвовали в походах, имели боевой опыт. Несколько дружинников стонали, лёжа на кровавом пути отступления чужака, человек пять было убито. Наконец, Коттина загнали к городской ограде, туда, где была кузнецкая слобода. Ограда, выстроенная из отёсанных стволов, сбитая скобами, торчала заострёнными брёвнами. В одном месте под ограду нырял ручей, весеннее половодье прорыло большую яму, её забили кольями, металлическими прутьями.