Мария Чурсина - Ранние рассветы

— Есть одна очень веская причина. Ты меня не убила. А всё остальное я могу пережить.

Сабрина рассмеялась по-настоящему, радостно и заразительно. Первый раз за всю практику.

— А ты мне не веришь, — сказала она. — Ты вообще никому не доверяешь, а это чревато последствиями. Возьми картошку. Я всё равно не хочу.

Сабрина выбралась из-за стола и по примятой траве зашагала к стационару — собирать вещи. Завтра они поедут в город — три часа до просёлочной дороги, потом автобус, который ходит два раза в день, а потом пять часов на электричке. Горгулья отпустила их на целых два дня.

Солнце падало за лес, и дымок от потухшего костра пах цветочной сладостью. Маша, оставшись одна за столом, доедала последнюю картошку и слушала разговоры дежурных первокурсниц, перемешанные со звоном посуды.

— Я знаю, — вздохнула Маша, глядя в деревянную, серую от времени столешницу. — Я буду учиться доверять. Буду учиться…

Это была последняя и самая страшная ночь на лесничьей заимке, где им пришлось пережидать непогоду. Это была последняя ночь, и выдалась она самой непростой.

Старый домик скрипел и ходил ходуном, стоило хоть кому-то ступить на лестницу. Из леса слышались шорохи и шаги мягких лап по хвойному опаду. По словам лесника, волки в этом году пришли слишком рано. Они приплыли утром — серые спины на спокойной глади реки. По словам того же лесника, хищники не трогали людей летом.

Но последняя ночь всё равно была самой страшной.

Инесса возвращалась от полевой кухни, где собиралась набрать в бутылку воды, но выяснилось, что костёр там давно потух, и берег ничем не освещается, кроме звёзд. Охваченная секундным, но отчаянным страхом, она повернула назад, инстинктивно нашла дорогу к домику.

Здесь её успокоил белый кружок света — кто-то светил на стену. Инесса пошла уверенней и у самого домика столкнулась с Динарой.

— Знаешь ли, ты меня напугала.

Динара не обернулась на неё. Фонарик лежал в траве, и гигантские тени травинок колыхались на деревянной стене. Она подняла руки, и её черная тень подняла руки вместе с ней. Странный вальс — тень тянула к ней чёрные обрубки рук, а Динара танцевала, прикрыв глаза. Губы её были плотно сжаты.

Инесса не выдержала, схватила её за плечо, дёрнула на себя.

— Прекрати, ты меня пугаешь, прекрати! — выдала она почти речитативом.

Глаза Динары в свете фонарика казались абсолютно белыми.

Они пришли в стационар вместе с прощальным гудком теплохода. Стояло раннее промозглое утро — всё в остатках ночного дождя. Когда вторая группа поднималась к площадке общего сбора с рюкзаками и сумками наперевес, первая ещё пребывала в приятных объятиях утренней дрёмы. Теплоход прогудел ещё раз, уже издалека, и зашумел в орешниках ветер.

Эльза Мансуровна не была большой любительницей поднять курсантов с утра пораньше. Она и сама вставала с трудом, потому что обожала ночи напролёт сидеть у костра и травить байки. Пока курсантам это не надоедало, и они сами не начинали прозрачно намекать преподавательнице, что пора бы и на боковую.

Вторая группа ввалилась в сонный стационар с натужным сопением, топотом и громкими разговорами, как будто специально — из вредности — будила всех, кто не проснулся от гудка теплохода.

Дверь хлопнула дважды, и Маша приоткрыла один глаз. Ей показалось, что в комнате не осталось ни одного пустого сантиметра. Всюду лежали сумки, пакеты, брошенные кое-как куртки и дождевые плащи. У каждой кровати кипела жизнь: в одном углу трясли старое пыльное одеяло, в другом яростно выгребали из тумбочки мусор, выражая при этом мирскую скорбь.

Она повернулась на другой бок, надеясь обнаружить на соседней кровати Сабрину, но разочаровалась. Там было только гладко застеленное одеяло и свёрнутый руликом спальный мешок. Пришлось вставать.

Стены летнего стационара у пристани Печищ были фанерными, окон не сделали вовсе, а двери закрывались полностью, только если подпереть их шваброй. Ночевать здесь было так холодно, что спать приходилось прямо в одежде.

Кое-как протолкавшись мимо новых соседок, которые — все до единой — показались ей до невозможности противными, Маша выбралась на улицу. Длинная терраса тоже была заставлена вещами. Возле ступенек громоздилась гора коробок с тушёнкой и макаронами. Сабрина сидела на широких перилах и задумчиво обрывала листочки с орешника, который окружал дом с трёх сторон.

— Ну всё, кончилась весёлая жизнь, — сказала Маша, останавливаясь рядом с ней. Руки в карманах не отогревались, и ещё она отчаянно зевала, отчего слова растягивались в невнятные стоны.

Сабрина многозначительно хмыкнула.

Напротив студенческого барака стоял добротный преподавательский домик, по словам старшекурсников, сработанный не так давно, года два назад. Рядом тускло горел фонарь на деревянном столбе. Гигантским плюсом стационара в Печищах перед всеми остальными было электричество. Жаль только, что простым смертным курсантам к нему доступа не дали, зато окна преподавательского домика весело светились по ночам.

На площадку между домами вышла Эльза. Заспанная, в мятой куртке, она покрутила головой. Стёкла очков блеснули. Из кухни как раз выбрались дежурные Ляля и Мартимер, вдвоём неся на помывку большую «чайную» кастрюлю. Увидев Эльзу, они замерли, держа кастрюлю на весу.

— Ребята, собираемся через полчаса в лаборатории, — хрипловато выкрикнула Эльза, подавила зевок и потопала обратно к дому, путаясь ногами в высокой траве.

У Эльзы, наверное, у единственной из всех преподавателей института, не было прозвища. Да и зачем оно, если с первого взгляда абсолютно ясно, что перед тобой просто Эльза.

После Горгульи практика с Эльзой показалась всем такой сладкой, что первая группа немедленно расслабилась, обленилась и от безделья почти поросла мхом. Все занятия были отложены, потому что задерживалась вторая группа. Они застряли на другом стационаре из-за ливня, от которого смертельно развезло дорогу.

Стекаясь в лабораторию, не выспавшиеся и голодные, курсанты отчаянно жаловались на жизнь. Лабораторией здесь патетично называлась комната на первом этаже преподавательского домика, в которой ничего и не было, кроме парт и старенькой школьной доски.

— О, и первая парта уже занята. Что, боитесь не расслышать?

Маша вскинула голову от тетради, в которой рисовала цветы: перед ней стояла высокая девушка из второй группы. Её пальцы, сложенные на пряжке ремня, оставались неподвижными. Девушка сузила глаза, глядя на Машу, потом закусила губу и ушла назад.