Татьяна Мудрая - Меч и его Король

Я поглядел на их обеих свежим глазом.

Юлька — бледнее, чем обычно, какая-то маленькая и встрепанная, как птенец. Но весёлая.

Ее спутница — темнокожая, как мулатка. Вчера при голубоватом «энергосберегательном» освещении, сие обстоятельство как-то не бросалось в глаза. Грациозная, белозубая, светлый берет оттеняет длинные прямые косы цвета гречишного мёда.

— Это Фваухли, — представила ее моя женушка. — Не старайся, всё одно у тебя не получится верно произнести. Акушер и няня. Он тебе покажет нашего маленького.

Я последовал за девицей в помещение, которое по контрасту с прихожей показалось мне ультрасовременным, то есть практически пустым. Посередине стояла механическая колыбель на деревянных полозьях — но в прозрачном яйце из какого-то пластика. А в ней, среди путаницы каких-то тяжей и присосков, лежал и едва шевелил отростками нагой желтовато-бледный червячок.

— Он вполне доношенный, вам не бояться, — вполголоса произнесла нянька. — Только не как всё прочие.

— Дебил, — полуспросил я.

— Вот уж не так. Фсст!

При этом птичьем звуке червячок отпустил соску, соединяющую его с молочной бутылочкой, и ярко, живо улыбнулся в ответ.

— Красивый. Смугленького получим. Пока просто урожденный желтячок, но неопасно совсем.

Потом меня увели, недоумевающего и зачарованного.

— Постелите внутрь салона мягкое покрывало — и будет, — сказала нянька, отдавая мне мой поклон. — Дорога ровная и приятная.

И нас быстренько спровадили вдоль по этой самой дороге…

На подъездах к столице, когда мы уже предвкушали въезд на гремящее и вонючее кольцо, Юлиана вдруг приподнялась со своего заднего сиденья, где была крепко приторочена:

— Юлька, меня ведь предупреждали. На обочине будут ждать друзья. Стой!

Там, слегка накренившись к кювету, обнаружился автомобиль — нечто широкошинно-спортивное с лёгкой примесью болида. Похоже, частной сборки.

Из стального гончака вышел сначала один мужик, помахивая нам тонкой перчаткой, потом второй.

Я послушно затормозил, и первый человек, улыбаясь, нагнулся к Юлькиному окошку.

— Рада, как рада! Юл, это ведь старые папкины друзья, я их знаю. Хельм и Бьярни. Сядете или поедете следом на квартиру?

— Давайте не поедем, — сказал Хельм, — там стены просоветские. Тут рядом прудик и роща, а купаться не по сезону холодно, вот на свободе и поговорим.

— Я бы скупнулся, — ответил ему Бьярни. — Всяко не холодней, чем дома в похожее время.

Стояло, кстати, начало апреля, так что насчет сезона помолчим.

Пока они договаривались с моей женой, я их разглядывал. Оба на первый взгляд казались похожи возрастом и костюмом — лощёные северяне, шведы, норвеги или еще кто. Однако если Хельм был тотально сед, моложав и элегантен, то Бьярни просто молод и русоволос, а плащ такого же покроя, что и у своего патрона или родича, носил как некую экзотическую диковину из африканского бутика.

Когда они оба загрузились, Хельм — на переднее сиденье рядом со мной, а Бьярни назад, я свернул с обочины и не торопясь подрулил к нужному месту.

— Курите? — спросил я из вежливости.

— Что вы — при даме! — отозвался Хельм. — И вообще, мы только ради маскировки дым пускаем.

— Тогда я вас слушаю.

— Ну… Вот Юлиана не даст соврать. Она меня узнала, а о сыне догадалась. Это ведь я курировал вынашивание. Деньги, специалисты…Охрана плода…

— Иначе меня бы заперли как диковину, Юлик, — вздохнула жена. — Засунули под очень толстое стекло и изучали до потери пульса. Мне ведь никакого ребенка не положено из-за хромосом.

— Мужские они у нее, — подтвердил Хельм. — Регул, натурально, тоже не бывает. Для всех рутенов это неодолимая преграда…

— Рутенов? — переспросил я.

— Но далеко не для всех вертцев. А мы и ваша жена — как раз оттуда.

Я повернулся так резко, что едва не вывихнул шейные позвонки. Бьярн обнимал Юльку одной рукой, другой поправляя на ней покрышку.

— Ну да, Юл. Вертдом, помнишь?

Оба мы неким краем уха слышали от предков о некоем сказочном мирке под названием Вертдом, или Вирт — от «виртуальная реальность». Стране, где золотое средневековье было платиновым, где вдоволь играли в игрушки, что предлагала им высокая цивилизация, но жить предпочитали по своим правилам. Где пшеница урождалась сам-двадцать, а рожь — сам-сто, где никто никого особо не притеснял, а дворяне отличались от мужиков единственно развитым понятием чести. Где для сохранения традиций бессмысленно было заключать их в анклав и окружать стеной, потому что они оказывались невероятно живыми и в своем росте мигом перехлестывали через любую ограду — тем самым переставая быть самими собой. Где обитали две поистине отличные друг от друга расы, которые в смеси друг с другом могли давать непредсказуемое по своим качествам потомство. Люди Суши, как две капли воды похожие на обыкновенных хомо, и Люди Моря, у которых могли родить не только женщины, но и мужчины.

— Вообще-то я привыкла позиционировать себя как женщину, — улыбнулась Юлька. — Особенно после того, как от тебя понесла. Но ты сам рассуди: ведь это просто чудо со мной тогда случилось.

— От присутствия орлиного камня, — кивнул Хельм. — Это знак мужей и мужской силы. Оттого ведь и сын у вас, Юлианы. А не дочка. Как назовете?

— Не думали пока.

— Можно — Арман? Друг такой у меня был. И автор Книги Каллиграмм.

— Не покрестят, — ответил я машинально.

— Ладно, не настаиваю. Кто я, чтобы вам диктовать?

— Похоже, дядюшка Хельм, ты это уже делаешь, — произнесла Юлька. — Иначе бы сейчас не возник.

Бьярни при этом расхохотался.

— А. Тогда так. Ты, Юлия, перестаешь накачиваться этими женскими снадобьями и начинаешь глотать или там колоть всякие тестостероны. Можешь отметиться у обыкновенного врача в том смысле, что хочешь хирургически обозначить свой пол.

— Но это ведь в конце концов означает развод! — ужаснулся я. — В России браки между однополыми невозможны.

— За рубеж переедете. Кстати, там и ребенку выправите документ на рекомендованное имя.

— Но почему она обязана вообще в это влезать? Из благодарности к добренькому иностранцу?

— Юлик. Не забудь, это мой друг. Друг нашей семьи.

— Я вижу, тебя, Юлиана, проинформировали куда лучше моего.

— Потому что вы… как это? Две половинки разных близнецов, — сообщил Бьярни. — Мальчик имеет сестру того же земного корня, мужеженщина — брата от того же семени. Обе других половины — в Вертдоме.

— И им там трудно, — кивнул Хельм.

— Погодите, — взмолился я. Не успел я поверить одной чуши, как вы на меня другую наваливаете.

— А вы тут при чем, Юлиан? — удивился Хельм. Я так понял — напоказ. — От вас ничего не требуется. Ни пол изменять. Ни помогать сестре. Ни стремиться куда-то там.