Татьяна Мудрая - Меч и его Король

Но гордый замок на морском берегу выступал и из-за самих деревьев, подобно Вавилонской Башне… Ты разве не знаешь такой? Это где все языки перепутались, потому и не понимает вертдомский обитатель почти никого из рутенцев.

Ну ладно. Башня эта была в семь этажей и семьдесят семь ярусов… не спрашивай, что это означает, просто так говорится… — и вот что удивительно: все они, от самого широкого до самого узкого, были покрыты белыми перьями, что лежали одно к одному, будто свинцовые пластины или хорошая черепица. Это были перья Великой Змеи — Радуги.

Тайно пристали путники к извилистому берегу и спрятали карру в прибрежном кустарнике. А сами стали наблюдать.

Никакой стражи они не видели — ворота башни были открыты, и туда-сюда расхаживали прекрасные девушки. Были они заняты всякими делами по хозяйству: стирали нарядное белье и развешивали его на ветвях, носили корзины с плодами, выпасали тонкорунных коз — а между тем играли на музыкальных инструментах и пели благозвучные песни как бы в помощь своему труду.

Ближе к вечеру запылила единственная дорога, ведущая к замку, и проскакал по ней всадник в кожаном шлеме, серебряных доспехах и на золотом коне. Позади седла в петлю был продет тонкий прямой клинок. Обернулся рыцарь — и заметил Брана.

Снял воин свой шлем, тряхнул черными косами — и оказалось, что это юная женщина.

— Привет вам, путники, и добро пожаловать, — сказала она. — В этом доме всегда рады гостям.

Учтиво ответил ей Бран и пошел рядом — а с ним и все его друзья.

Пока они добирались до замка, успел он узнать, что сама девушка — королевская дочь, а прочие женщины — подруги и служанки. Отец ее умер от болезни, что унесла всех мужчин в стране, да и почти всех жён, кроме тех, что спрятались от поветрия в замке. Оттого не найдешь среди них ни единого мужчины или ребенка, а ей самой приходится охранять прочих дев от неведомых опасностей.

С радостью приняли женщины усталых и грязных путников, дочиста отмыли в бане и сытно накормили за столом, где против каждого из мужчин сидела красавица, а против Брана — сама юная королева. После трапезы возлегли каждый мужчина с той женщиной, что находилась напротив, а Брана увела к себе сама Альбе — так было имя владетельницы сего прекрасного острова.

Долго ли шло для них время или не было его вовсе, как бывает с теми, кто счастлив, я не скажу. Только через девять месяцев родили пятнадцать женщин по ребенку, мальчиков и девочек поровну, а королева произвела на свет двойню: сына и дочку сразу. Были они похожи не на нее саму, а на Брана; он же за время скитаний стал бел, как пена морская, и темен, будто скрытая в ней пучина.

Тут говорит Бран:

— Сотворили мы все доброе: не иссякнет теперь ваш народ. А нам пора завершить и увенчать наши скитания.

— Погоди хотя бы еще столько же, — попросила королева.

И прочие женщины с плачем и стонами умоляли о том же самом.

Но знал Бран, что, согласись он, вымолят у него еще время, и еще и не будет тому конца. Ибо мягче воска сердце человеческое.

И велел тогда своим людям собраться, загрузить корабль дарами этой страны и править в открытое море.

В час отплытия собрались их женщины на берегу, и каждая держала в руке клубок золотой пряжи. Бросили они эти клубки, восклицая:

— Во имя детей наших, настоящих и грядущих!

И прилипло золото каждой к правой ладони ее мужа, потому что устыдились все моряки вместе и каждый из них на особицу. Потянули женщины, наматывая каждая свою нить на тонкие пальцы, и карра медленно пошла в объятия той бухты, откуда выплыла на вольную воду.

— Бросайте клубки, хоть бы пришлось каждому из нас отрубить себе правую руку! — воскликнул Бран при виде этого.

Но при первых признаках его гнева попрыгали его спутники за борт. Корабль стал в вершке от мелководья, и юноши резво поплыли назад, к семьям, ибо тяга их к оседлой жизни и ее радостям пересилила желание скитаться и далее — без надежды вернуться на землю, откуда все они когда-то вышли.

Бран остался на корабле один, а его нить натянулась так, что грозила порваться; ведь желание странствовать было у него сильнее, чем прочие земные чувства.

Тогда королева намотала нить не на пальцы, а на тонкое своё запястье, потянула вновь — и в единый миг перелетела в объятия Брана.

Тогда корабль, наконец, отделился от побережья и сам собой вырулил в широкий океанский простор…

…Снова безумное чаепитие в компании мессера. На сей раз он принес ларчик с каким-то совершенно особенным напитком, что и на чай-то не вполне похож. Разогнать мою тоску.

— Это не листья, а почти так же засушенные цветы.

— Я уже употреблял, с вашей подачи, ферментированные хризантемы и вяленый гибискус, так что…

— Попробуйте.

Из вежливости он всякий раз, наполнив обе чашечки, немного отливает из моей в особую скляночку и дегустирует. Хотя я давно и думать не думаю, что он способен отравить хотя бы мышонка.

Окунаю губы.

Ароматный, сладкий с легкой горечью, но что-то… что-то совсем простое.

— Кипрей. Цветок руин и пустошей. И дикий лесной мед из борти. Оценили?

— Хм. Снова вы на что-то намекаете? Нет чтобы сказать прямо, четко и откровенно.

— Только на то, что необходимое вам решение скорее всего будет самым вероятным их возможных. И самым примитивным.

— Снова образ вместо неложных речей. Снова изящное иносказание вместо душевной прямоты.

— Я никогда не говорю прямо и четко с владетелями. Это недостойно такого умного человека, как вы. И к тому же я не ваш конфидент, чтобы откровенничать с риском остаться непонятым.

— Допустим, вы уже он, — ответил я чуть резче. — Почти. Ваши действия?

Дарвильи усмехнулся и поставил на место чашечку.

— Тогда так. Некто очень серьёзно не хочет ребенка вашей Фрейи от наследника престола. Того, кто уже рожден, как я слышал. Здоровенький… но девочка, ведь так? И по древнему готийскому закону, также может наследовать отцу. Во Франзонии и Вестфольде девушка держит престол для будущего мужа, а вдова — для малого сына. Однако и Фрейра, и вас этот человек явно не хочет трогать.

Именно еще и поэтому некто хотел бы убрать обеих принцесс из Вертдома, пускай и на тот свет. И весьма раздражен тем, что малютка стала теперь недосягаема, а сам приговор по прежнему хоть и подписан, и скреплен поверх подписи вашей личной печатью, но рядом с ней стоит слово «cunctacio». То есть — «ждать, поелику возможно».

— Если вы полагаете, что я…

— Я не полагаю, что вы, ваше величество, настолько ловки и быстры, чтобы распорядиться этой маленькой жизнью. Но что это смелое деяние сотворило из вас почти такую же лакомую мишень, как из вашей приемной дочери, — это бесспорный факт.

— Назовите, кто эти люди.