Татьяна Мудрая - Мириад островов

— Вот тебе и природа, — пробормотала она. — Так-то жить в палатке туристом. Костёр надо было разжечь. На прогретой земле, ага.

Однако стоило девушке выбраться на волю из полога, как все неприятности исчезли. Вместе с моими мужчинами, добавила она про себя. Ну, Барбе смылся по-английски, тихо и со всем имуществом — ни одеял, ни лошади, ни шляпы, ни одной из перемётных сумок. В Ромалин поскакал, наверное. Любопытно, что там за дела у него — впрочем, не так чтобы очень. Орихалко возился, седлал Сардера и Мартико, перекладывал и вьючил их с Галиной имущество, снятое певцом с Данки вместе с кожаным футляром. Помахал ей рукой:

— Завтрак и тёплая вода для сэнии готовы. Их дамские величества уже почти собрались в путь и нас торопят.

«Удивительно было бы, чтоб не торопили, — подумала она. — Эта юная королева какая-то взбалмошная, право. Для того к кузнецу в гости заскочила, чтобы переночевать, неведомой мне экзотикой полюбоваться — или у ней со старшей королевой отношения несколько напряжённые? Следит и ревнует, например?»

Галина второпях ополоснулась (без чистюли Барби можно было не усердствовать), проглотила овсянку с… со свёкольными хрустиками, кажется, и стала переодеваться из ночного. Орри заранее выложил наружу то, что купил ей совсем недавно: просторные штаны из карего драдедама, посаженные на высокий корсаж, жакет из бежевой лайки с «пробивной» вышивкой и под ним, распахнутым, — тончайшая блуза из шёлкового батиста. В самый раз для акторши, гальярши, ну кого она там намерена изобразить. Вот разве что кинжал за пазухой выбивается из стиля. И к холке особо наклоняться не даёт — конец плоских ножен заткнут за пояс, не дай Бог что с ними случится, думала Галина, типа распахнутся — будет со мной то же, что с тем спартанским мальчишкой. Ну, который лисёнка украл.

Вообще-то кто и как их с Орри подставил (ну, представил, если вежливей), а про Барбе ни слова? Как — тоже, наверное, с голубиной почтой. Кто — вопрос поинтересней. Если монахи и монахини…

— Орихалхо, в Верте церковь отделена от государства?

Он поднял лицо от конской подпруги, удивился:

— Почему сэнья спрашивает?

— Могут клирики говорить о своих делах, не посвящая в них местную полицию и государство? Понимаешь?

— Конечно. Ты про что?

— Юная королева знает про двух певцов похуже качеством, но не про Барбе. А ведь он был нашим заводилой. Тот, кто дал нам рекламу, оставил его в стороне.

Он ведь в разных стенах побывал, сообразила она. Не только у клириков. Вот ведь…!

И тотчас же сама сообразила, что к чему.

— Орри, мы втроём выступили только в одном месте. И то дуэт был не наш с тобой.

«Певческий, я разумею».

— Ты хороший следователь, — отметил он равнодушно. — Прибавь ещё, что бельгардинки между собой дружат и тесно общаются. Но также не прочь связаться с другими сообществами. Менее сильными.

— Он — такой связной? Орри…

— Не знаю. Нам пора.

Сел в седло и подвёл ей Сардера.

Королевский поезд растянулся по узкой дороге, идущей среди богатых нив и пажитей. Впереди ехала старшая из королев на могучем жеребце: мужское седло, казакин, шаровары, сапоги, изящные руки — в охотничьих перчатках с крагами. Несмотря на грубую оболочку, Марион-Эстрелья выглядела на диво холёной, будто не размахивала недавно молотом в чумазой кузне. Сразу за ней — королева молодая, с правого плеча — рутенский любезник, с левого (большая честь) — девица-рутенка. Галина удивлялась тому, что для неё самой иноземство обозначало некое повышение в статусе, для Михаила — понижение. Нарядный молодец в дорогом кармазинном джерке, с холёной бородкой и, по мнению Галины, очень свойский в обращении играл при дворе роль чуть ли не шута, но никак не умел сам того заметить.

Сама же Зигрит болтала так неистощимо, будто вот прямо накануне вырвалась с необитаемого острова. Где занималась по преимуществу скотоводством и агрикультурой.

— Тебе, Гали, хорошо гарцевать и конь у тебя первоклассный. А мне незадача — не сметь на жеребце ноги раздвигать: ношу берегу пуще себя самой. А ведь в нашем сестринстве главная была моя забота — кровных лошадей заезживать на продажу и для матери-аббатисы, самой Бельгарды. Вон, видишь, поля какие? Это бельгардов, немногим хуже, чем у моих сестёр. Поливные, на сено, там внизу канавки прокопаны. Кони у них даже лучше наших, вот за племенными быками и тёлками молочной породы посылают к нам. Редко к ассизцам: ассизцы — орден созерцательный и врачевательный, им не то что скот, им даже пахучие травки не очень удаются. Для лекарских нужд берут у нас.

— Ваше величество по-прежнему считает себя монашкой?

— Плюнь и разотри, Галья. Я Зигрит, Зигри, только, пожалуйста, в хоромах от такого воздержись. Неверно поймут. А насчёт вопроса — да кто я ещё? Муж годен для приплода и для изящных бесед. Остальные — только чтобы языком меня тиранить. Вот Михаил только и болтает, что о своём Рутене — да такое чувство, что они себе корм с другой планеты завозят. Ага, с Марса.

Михаил только отмахнулся от реплики:

— Высокая госпожа, у богатых стран нет для того места. А бедные только тем и живы. Продают по всему миру.

— Не понимаю. У вас что — целые государства крестьян и монахов? Ты мне хвалил города, древние и новые. И битв у вас, наверное, не бывает? Потому что странам-житницам легко взять в оборот страны-города. Скажут так: «если вы попробуете захватить наши поля и скот огненной силой, то не будет ни полей, ни скота, ни даже ягод и дикого зверя, и вам всем настанет голодная смерть».

— Это не так, Зигрит, — вежливо ввернула Галина.

— Знаю, что не так. Но отчего же не пофантазировать?

Королева была явно умнее своих разговоров. И в глубине души пристойнее: проблемы случки, течки, охоты, вязки, выжеребки и опороса обсуждала без купюр, но короля Кьярта, после одной-единственной колкости в его адрес, не трогала. И со своим личным фатом держалась без кокетства.

— Госпожа, я ведь тоже чужачка. Два года здесь, немало хлебнула..

— Да, батюшка твой, — кивнула королева. — Жаль его.

— И всё-таки по сравнению с моей родиной — мир тут у вас и благодать. Будто никаких больших противостояний и не знаете. А кроме вот тебя — об одной войне разговоры в тех же аббатствах.

Зигрит улыбнулась:

— Орихалко не говорил тебе?

Обернулась, повторила:

— Орри, ведь оружие — твоя любимая тема. Тогда в Готии… Ладно, я ведь помню все твои байки. Том, что великая пагуба дарит людям и самое прекрасное, что только есть у них: скакунов, оружие и того, кто вечно тебя испытывает. Гали, я для тебя, если не по имени, просто «госпожа», потому что мы обе жёны. Пускай мужчины нас титулуют по-всякому. Есть некие правила, но от их нарушения небо не обвалится.