Татьяна Мудрая - Карнавальная месса

— Выпускники старались, — объяснили мне гиды. — Только как ни крась эту самую бывшую казарму, то и дело портяночный дух проступает. Перевоспитаем, ничего.

— Вот как? — рассеянно ответил я. В эту самую минуту я понял, что выпуклый золоченый фриз посреди стены, который отделял картины от панелей, составлен из книжных корешков, и всамделишных. Здесь явно в ходу были раритеты, и какие! Я и фамилий таких не слышал: Кант, Конт, Шопенгауэр, Нитцке, Паскаль, Масловичи, Боргес… — Так у вас и распределение есть? И куда?

— Кое-кого в монастыри, кластеры, аббатства, но большинство… — Реалист поперхнулся, но номиналист уже поместил меня перед еще одной дверью, в дальнем торце абсолютного коридора, перед буквами в аршин величиной и толщиной:

СЕКРЕДАКЦИЯ,

и не тратя лишних слов стал объяснять, что сюда ходят со своими секретами и проблемами, чтобы их адекватно сформулировать, иначе — разобраться в себе до последней косточки; вроде исповедальни, знаете (я не знал). Тут и обитает наш заглавный врач и аналитик. Так что мы вас оставляем, рады были услужить и те де, а дальше сами выкарабкивайтесь, как умеете.

За дверью открылась нормальная бюрократическая обстановка: глобальный письменный стол на двух тумбах, с ящиками и дверцами, крытый бильярдным сукном, кресло-вертячка, другое, более удобное седалище, напротив через угол, — для посетителя, парочка стульев помельче калибром. Протяжного психоделического диванчика не было, что я заметил с облегчением. Не было и секретарши с компьютером, но отсутствие их не бросалось в глаза, потому что место обоих на приставном низком столике занимал вальяжный котяра в черном фраке с белейшим пластроном и в белых же перчатках, вида сколь умного, столь и сексапильного.

Мы обменялись скупыми приветствиями с хозяином положения. Был он едва ли не моложе меня с виду, но слегка сед, полностроен и никак не менее представителен, чем его животное. Сразу же он принял кота в свои объятия, вытер столик носовым платком и выставил на него содержимое бара вместе с двумя хрустальным стаканами. Бар он, оказывается, прятал в тумбе.

— Вот, прошу, минеральная вода из своего источника, а это газированный клубничный сок, нектар из айвы, розовый грейпфрут. Сами изготовляем из натурального сырья. Вина, простите, не держим и никому не советуем. Так вы…

— Джошуа Раббани.

— А я Хорт, к вашим услугам. Кстати, по профилю я нейрохирург, а не психотерапевт, напрасно вы так озираетесь. Тем более вы, Джошуа, сюда не на постоянное жительство?

— Разумеется. Я ищу человека. Мальчика-подростка, его должны были доставить сюда полмесяца назад.

— В это время к нам прибыло много новых. Как его имя, точный возраст? Внешность? Характерные черты какие-нибудь?

Я покачал головой:

— Сали, фамилии не назвал, лет двенадцати или тринадцати, смуглый такой и волосы черные, длинные, локонами. В одном ухе сережку любил носить, вообще обвешивался цацками при каждом удобном случае, как рождественское дерево. Вот и все. Вы извините, он мало говорил о себе.

Хорт понимающе кивнул:

— Они всегда так. Считают, что ярлыки, которые мы на них вешаем, не имеют значения. На себя самих — тоже. Меня и то по имени никто не назовет, все больше Старший, Главный. Сали, говорите… Не припомню среди них такого. Может быть, имя сменил, это им проще пареных перчаток… тьфу, заговорился совсем. Нет, знаете, если бы не предубеждение вашего брата нормальных против таких умиротворяющих и уравновешивающих заведений, как наше, я бы посоветовал вам пожить здесь, войти в контакт, порасспрашивать. Дети не так и скрытны, особенно если видят чистые намерения.

Кот прервал это излияние, тронув лапой его щеку и звонко мяукнув.

— Хотя постойте. Самая глазастая серьга была у Сальваторе, это уже позже начали у него обезьянничать кто как горазд: у кого печатка в ухе, кто в носу или пупе носит пирсинг с синей мухой — а кто напялит колечко на левый палец правой ноги и с того шляется круглый год босым босиком, как заправский буддийский монах. Да, разумеется, это Сальваторе: он один имя не любил менять, говорит, имя то же, что судьба. Вот сокращал — это правда. И вернули его из бегов как раз тогда. Но он наш старожил.

— Так он здесь?

— Позвольте, я объясню. Это многозначительная история, с этим Сальватором, — врач опрокинул в себя полный стакан чего-то особо загустевшего. — Фу, как помолодел и нарастил фигуру, так вечно калорий не хватает… Да, так лет то ли двенадцать, то ли тринадцать назад — точную дату можно поглядеть в документах — к нам явился слегка продвинутый в уме старикан в длинной одежде и с грудным ребенком за спиной. По его словам, он самолично крестил младенца этим его именем и еще одним, заглавным. Сали, кстати, совсем другое имя, вот я и не врубился. Ну, у нас тут к детям привычны, поэтому и няньку, и даже человеческую кормилицу нашли без проблем. Старик прожил с нами около года и благополучно умер от старости, так и не приходя в полное осознание. До самого конца все расписывал поражение и гибель города, откуда они вышли — но помилуйте, ведь войн не было лет пятьдесят, а точнее пятьдесят один год тому назад…

Он чуток сфальшивил, у меня такой музыкальный слух, что я и нарочитость некую уловил: так скрытно передают самую важную информацию. Значит, и правда они все на Кёнигсгарде умишком зациклились. И что за дело такое? Что в пансионе, что в армии этих событий касались разве что мимолетом, а тут так раз за разом и всплывает на поверхность…

— И еще старик утверждал, что был епископом Аламанского диоцеза, вместе с нашим Сали окрестил и дьявола — не самого главного, нет, но благородных черных кровей — и уповает на то, что Господь простит их обоих ради участия в том самом младенце.

— Он еще рассказывал, что Сальватор — миропомазанный король, — со внезапным вдохновением перебил я.

Хирург воззрился на меня, как иеромонашек на НЛО.

— Откуда вы взяли? Слава Богу, мальчик был вполне в себе и не заносился, не бредил всякими высокопарными идеями. Я тогда служил ординатором, экзамен на звание выдержал позже, когда многое изменилось: новое руководство, иной состав пациентов…

Хитрюга явно почувствовал себя уверенней в набитой колее.

— Знаете ведь три источника и три составных части желтого контингента? Неполноценные от рождения и в связи с обстоятельствами здешней жизни, порождающей неврозы, психозы, колхозы и прочие депрессивные мании. Психически больные преступники, вменяемость которых устанавливает вовсе не суд присяжных, а тройка. Люди в целом обычные, но в принципе и принципиально неконтактные с Сетью. Представьте себе, что эти отклонения от нормального состояния передаются по наследству и воплощаются в детях, и вы поймете весь размах и всю значимость нашей деятельности.