Карина Демина - Невеста

Управляющий полагал своим долгом приносить обед лично.

В огромной плетеной корзине находилось место для скатерти, которая торжественно расстилалась на траве. Следом появлялись тарелки и все то же порядком раздражавшее меня столовое серебро.

— Положено, — ответил управляющий, когда я спросила, зачем оно здесь. И еще посмотрел так искоса. Его определенно мучило любопытство, но неприязни я не почувствовала.

Он расставлял закуски и вынимал глиняные горшочки с горячим, вздыхая, что, если бы господа соизволили перебраться в дом, кухарка порадовала бы действительно приличным обедом…

Сегодня у нас был лосось, запеченный с грибами и диким чесноком.

— Спускайся. — Оден отложил книгу, сунув меж страниц сухую травинку.

Я приоткрыла глаз.

— Остынет…

Он протянул руку, и я приняла помощь. А ладонь все еще холодная, моя же, готова спорить, казалась Одену горячей. Он потерся об нее носом и чихнул.

— Кстати, форель разводить сложнее, чем карпов. — Оден усадил меня перед собой.

Почти как раньше.

Почти.

— Почему?

— Для форели требуется чистая проточная вода. — На мои колени легла салфетка с бахромой. — Придется создавать систему прудов, имитирующую горные реки. Это дорого, и сомневаюсь, что в принципе осуществимо.

Лосось был великолепен.

И пироги.

И вообще этот день, последний из оставшихся на мою долю солнечных летних дней. Скоро слетит позолота с берез. И сад, с которым я почти подружилась, погрузится в полудрему.

Мне придется обживаться в доме.

Почему-то эта мысль, прежде невозможная, не вызывает больше отторжения. Уйти? Я не могу уйти от Одена. Или мне не хочется?

Не знаю. Кажется, я запуталась.

А он больше ни о чем не спрашивает, вовсе не заговаривает ни о том, что было в Долине, ни о том, что станет с нами дальше, но просто держится рядом.

Читает книги.

О карпах вот думает, точно и вправду собирается заняться их разведением.

Иногда исчезает на пару часов, возвращаясь взбудораженным, нервным. И тогда сам вытягивает в сад, ходит по дорожкам, без цели и объяснения причин. Вчера я не выдержала и спросила.

А Оден ответил:

— У разведки остались ко мне вопросы. И они… не самых приятных воспоминаний касаются.

— То есть тебя допрашивают?

— Расспрашивают, — уточнил он. — Виттар старается быть тактичным, но некоторые вещи сложно обойти по краю.

Виттар? Я прикусила язык: родной брат Одена его же допрашивает? Старается при этом быть тактичным?

— Эйо, лучше он, чем кто-то совсем чужой.

Не понимаю. И, наверное, не пойму. Я представила, как Брокк задает вопросы, вытягивая малейшие подробности моей лагерной жизни, день за днем… или выспрашивает о том, что я видела в храме… или позже… да, я ему рассказала сама, но ведь того рассказа разведке мало.

А Оден расценил молчание по-своему.

— Тебе не о чем волноваться.

Хотелось бы верить. И я попробую. А тогда я спросила:

— Что случилось в Долине?

Оден рассказал. И ничего не изменилось.

День прошел. Наступил новый. Все тот же дом, сад, яблони. Обед вот… лосось с грибами. И крохотные пирожки. Тишина, которая не кажется тяжелой.

Оден.

— Эйо… — Он дует на шею. — У тебя там паук.

— Врешь.

— Ага… — И ни тени раскаяния. — Вечером у нас гости… думаю, скорее у тебя.

Я замираю.

— Твой брат…

Приедет забрать меня?

Он нашел способ разорвать эту странную связь, протянувшуюся между мной и Оденом?

Тогда я должна радоваться, но радости нет.

Или все наоборот. Брокк уверился, что связь эта неразрывна, и… огорчения тоже нет. Как и страха.

— Мне кажется, что твой брат меня недолюбливает. — Оден водил носом по моей шее, и оттолкнуть бы, но я сыта и умиротворенна. — Хотя признаю, что у него есть… были на то причины. Да и с моим братом познакомишься.

Вот чего мне меньше всего хотелось бы.

Брокк был мрачен.

Значит, ничего хорошего меня не ждало.

— Здесь… где-нибудь можно переговорить? — Мой брат опять спрятал искалеченную руку за спину.

— В саду… сад красивый.

Я покосилась на Одена, который явно начал нервничать, хотя и пытался притвориться равнодушным. Он кивнул и отвернулся, но продолжал следить за мной через зеркало.

В сад не пойдет, гордость не позволит.

— Он тебя не обижает? — Брокк заговорил первым. Он шел по дорожке, чеканя шаг, и гравий похрустывал под жесткой подошвой военных сапог.

— Нет.

— Я рад, что тебе лучше.

— Намного.

— Ты… не сердишься?

— На тебя?

Он другой. Ему к лицу темно-зеленый китель, отделанный серебряным кантом. И наборные плашки на плече что-то да означают.

— Брокк… — Я остановилась. — Ты не представляешь, как я по тебе скучала.

Ему неловко.

Он взрослый и серьезный, а тут я обниматься лезу. Но брат обхватывает меня здоровой рукой, а кожаный чехол металлической нежно касается щеки.

— Я тоже… Эйо, ты еще горячая. Почему?

Вероятно, потому, что я перебралась в отдельную спальню, а Оден не стал возражать.

Мы больше не ссорились.

Мы не помирились.

Мы просто сосуществовали рядом, и я изо всех сил пыталась удержать равновесие. Оден в свою очередь не нарушал его. Но мы оба знали, что надолго нас не хватит.

— У тебя не получилось, да? — Мне неудобно обсуждать Одена с братом.

— Как сказать… — Брокк вздохнул.

А перчатка из тонкой лайки мягкая, нежная, почти как кожа.

— Эйо, я не знаю, как ты отнесешься, но… Король решил, что брак — наилучшее решение вопроса.

Брак?

Это… это получается, что я… я и Оден…

Или Оден и я…

— Эйо, — Брокк заглянул мне в глаза, — отказать королю я не имею возможности.

Это я понимаю прекрасно.

Я просто растерялась. Я… я не хочу замуж! Не так, чтобы по чьему-то распоряжению, исходя из вопросов целесообразности.

— Когда со мной произошло… несчастье… — Он все же снял перчатку и потянул рукав вверх.

— Дай сюда.

Эта рубашка особого кроя, где левый рукав был короче правого, да и манжет лишен. Зато снабжен тремя массивными пуговицами, удобными в захвате.

— Неточность в расчетах, и опытный образец взорвался. — Брокк вытянул руку, позволяя разглядеть ремни креплений и обожженную, скованную многими шрамами кожу. — Мне повезло выжить, но руку отсекло начисто. И кровью не истек чудом. Но хуже всего, что я стал калекой.

— Ты не…

— Нет, Хвостик, помолчи. Я уже не мог защитить род. Дед был слишком стар. Я… да меня любой щенок порвал бы в клочья… ну не любой, но те, кто готов был бросить вызов, давно вышли из щенячьего возраста. Конечно, они ждали, когда я встану на ноги. Такая, знаешь, иллюзия честного боя…

Я гладила шрамы, касаясь и металлических патрубков, пусть и не слышала живого железа.

— Хуже, что уступить место некому. Варт слабее меня и трусоват, предпочитает откупаться. Каст и вовсе драться не умеет…