Карина Демина - Невеста

Имена ничего мне не говорят. Кажется, это двоюродные братья… или троюродные.

— Я рассчитывал на Сурьму, у нас была договоренность о свадьбе. Но они разорвали помолвку по причине моей… недееспособности. — У него дернулся уголок губы. — Решили, что и без свадьбы подомнут. И у них получилось бы.

— Это ведь вторая помолвка?

— Вторая. После нее я как-то… успокоился, что ли. Не везет мне с невестами. Но не в этом дело. Эйо, я не знаю, что стало бы со мной и нашим родом, если бы не защита короля. Я, наша семья, наши земли и сородичи неприкосновенны.

Но взамен король вправе потребовать полного подчинения. Хотя, насколько я понимаю, он и без того вправе требовать полного подчинения от всех и каждого на землях Камня и Железа.

— Это не милосердие. — Брокк опустил руку. — Королю нужны мастера, и я… говорят, что я лучший. Возможно, и так. Это оставляет за мной какую-то свободу. Но в некоторых вопросах перечить… неблагоразумно.

— То есть мне придется выйти замуж?

— Теоретически я могу отказать, но по очень веской причине.

— Например?

Если бы такая причина была, Брокк бы ее использовал.

— Например, неоправданная жестокость, которая может являться симптомом нестабильности.

— Оден не жесток!

— Он не бил тебя? Не унижал? Не оскорблял словами или действием? — Брат спрашивал, внимательно за мной наблюдая. Неужели опасался, что я промолчу? — И последнее: ты можешь сослаться на его душевное нездоровье и потребовать медицинского освидетельствования.

Это даже не унижение, а… не знаю.

Но я так не поступлю с Оденом. И, отведя взгляд, я спросила:

— Этот брак как-то… поможет тебе? И нам…

У меня тоже есть род. Наверное, правильно будет подумать о его интересах тоже. Как Оден тогда объяснял? Помимо желаний есть и ответственность.

— Да. Дом Красного Золота силен, и родство с ними — само по себе защита.

Что ж, если попытаться мыслить здраво, то…

Оден не слишком обрадуется новости, помнится, у него были собственные представления о том, что есть брак и зачем он нужен. И я в светлый образ невесты никак не вписывалась.

— Не волнуйся, — я застегнула пуговицы и помогла натянуть перчатку, — я не опозорю тебя.

— В этом я ни на секунду не усомнился. — Брокк щелкнул меня по носу. — Возможно, этот твой… и вправду не самый худший вариант. Говорят, что он порядочный… был, во всяком случае. Раньше. А теперь…

— И теперь тоже. Брокк, он не сволочь. И не сумасшедший. И не предатель. И… и ему сейчас нелегко, возможно, хуже, чем мне. Мне-то вообще жаловаться не на что.

Мой братец фыркает.

А потом и вовсе смеется, запрокинув голову. От его голоса срываются с яблонь грачи. Черные, солидные, они взлетают, описывают круг и вновь возвращаются к деревьям, чтобы собрать с урожая птичью дань. Солнце яркое. Небо чистое.

Я пытаюсь спихнуть Брокка с гравийной дорожки:

— Прекрати!

— Не-а! — Он перехватывает меня и играючи забрасывает на плечо. — Не прекращу. Только не давай ему на шею сесть.

— Не дам.

У меня шея хрупкая в отличие от шеи братца.

— Покатаешь? — Я дергаю за волосы.

— Разве что так…

Сидеть высоко, и грачи глядят на меня с неодобрением. Мало того что я по яблоням лазить повадилась, так и теперь срываю тяжелые, налитые плоды. И с Брокком делюсь.

Мы просто идем.

Дорожка петляет. Яблоки сладкие, сок брызжет, и рубашку наверняка переодевать придется. Макушкой задеваю ветви, шепчутся листья, а за шиворот падает мелкий мусор.

Доходим до пасеки, и Брокк поворачивает обратно.

— Эйо, — он заговаривает вновь, когда вдалеке показывается знакомый массив усадьбы, — только… хуже нет, чем однажды понять, что ты здоров, но бессилен.

Я понимаю.

Но мне нужно время.

И не мне одной.

Ужин проходит в торжественной обстановке.

Давит.

Пустота столовой.

Шеренги слуг. Белоснежные скатерти. Салфетки в плену серебряных колец. И стол, чересчур длинный для пятерых.

Во главе — Виттар, райгрэ рода Красного Золота. Он похож на Одена, но почему-то это сходство вызывает у меня непроизвольную дрожь. Да и во взгляде Виттара, который время от времени задерживается на мне, виден холодный расчет.

А вот брата он действительно любит. И, кажется, из этой любви готов мириться с моим присутствием в жизни Одена. Но сомневаюсь, что решение короля его обрадовало.

— Я полагаю, что ради свадьбы, — он все же поворачивается ко мне, — вы смените ваш наряд на… менее вызывающий?

— Конечно.

— Объявление о помолвке уже дано. Завтра прибудет интервьюер. Я прослежу, чтобы вам не задавали ненужных вопросов. Что же касается слухов, — нож в руке Виттара проворачивается, описывая круг, — то они неизбежны.

Мой ответ не требуется.

Согласие Одена тоже, он откладывает вилку и выпрямляется.

Что его злит больше? Решение короля? Необходимость жениться на мне? Или манеры собственного брата? Он хмур, и чем дальше, тем мрачнее становится.

Брокк вежлив.

А супруга Виттара молчалива. Мне жаль ее, с таким-то мужем. И себя тоже, потому что я никогда не смогу стать ее подобием, леди, которая знает свое место и не посмеет желать иного…

Когда ужин все же заканчивается, я вздыхаю с немалым облегчением.

— Все будет хорошо, Хвостик, — обещает Брокк и, плюнув на правила и приличия, обнимает меня. — Все будет хорошо…

Да. Возможно.

Спустя две недели я выйду замуж за Одена.

Он по-доброму ко мне относится, но полюбить вряд ли сможет… А я?

Не знаю.

В свою спальню возвращаюсь на цыпочках и, коснувшись двери, разделяющей наши комнаты, замираю. Открыть? Я знаю, что Оден не спит, не потому, что ждет визита, — слышу, как расхаживает по комнате. И зол наверняка… Я ведь не виновата, что все так получилось.

Надо поговорить, но…

Не сегодня.

Бессонные ночи еще никому не шли на пользу, но Оден держался. Сны были страшные, точнее, их не было вовсе, скорее уж ощущение мути, тонкой пелены, за которой перекатываются белые клубы тумана. Он слышал шорох, шелест и томные вздохи. Причмокивания, словно нечто, скрывавшееся в тумане, а быть может, являвшееся самим туманом, живым, из тех, что подвластны королеве, уже распробовало Одена на вкус. Еще немного — и падет хлипкая завеса, тогда…

Во сне он замерзал.

И холод странным образом выдергивал в явь, правда, в ней же оставался.

Оден расхаживал по комнате, всякий раз замирая перед дверью, порой касаясь ручки, не решаясь открыть. Ему нужно было тепло, но не настолько, чтобы о нем умолять.

Пока еще.

Остановившись у стены, Оден уперся лбом в камень.

Он был дома.

В старом поместье. В своей комнате, где ничего-то за пять лет не изменилось. И даже ставни заедали по-прежнему. Но теперь эта неизменность казалась утонченной издевкой.