Карина Демина - Невеста

— Что… это очень эксцентричный наряд.

— А это?

— Домашнее платье… для первой половины дня. Если в светлых тонах…

— Видишь, ты все сама прекрасно знаешь. — Райгрэ поцеловал Тору в лоб.

— А если я выберу что-то ужасное?

— Тогда мы это «ужасное» в саду закопаем… у тебя очаровательная улыбка.

Хильда думала иначе, но рядом с райгрэ Хильда замолкала, а у Торы иногда появлялось желание улыбаться. Не сегодня — сегодня снова было страшно.

Когда же наступили сумерки, Тора спустилась в музыкальную комнату. Она умела ждать, но сейчас почему-то умение это не спасало.

А если она опоздала?

Если плохое уже случилось?

Хильда предложила не тратить нервы по пустякам, а подумать о побеге. Не сейчас, конечно, но подготовиться стоит…

Девушка коснулась клавиш. Играть учила мама, говорила, что слух у Торы идеальный и руки подходящие. Талант опять же имеется… и, конечно, на сцену ей нельзя — это совершенно неприлично, но вот если для себя… для семьи… для будущего мужа.

Хильда знала, что ни семьи, ни мужа у Торы не будет. Дети — возможно, и жаль, что Тора пока не беременна. Ребенок упрочил бы ее положение.

Клавиши откликались на прикосновение. Хороший инструмент, только давно им не пользовались, и настройка не помешала бы.

Тора играла.

Без нот. По памяти. Для себя… и оказалось, что не только. Надо же было пропустить его появление…

— Не останавливайся, — попросил райгрэ.

И Хильда потребовала сосредоточиться. Исполнение должно быть безукоризненно или настолько близко к таковому, насколько это возможно. Была ли она права? Тора не знала, но музыка перестала доставлять ей удовольствие. Впрочем, райгрэ подобные мелочи не интересовали.

И вечер был обыкновенен.

Разве что райгрэ снова задавал странные вопросы.

Подымаясь в спальню, Тора осмелилась посмотреть в зеркало. Хильда кивнула: все правильно, спешить не надо. В постели мужчина скорее выслушает женщину, если, конечно, она постарается.

Но Тора опять все испортила.

Почему-то рядом с райгрэ она забывала о том, что думать следует о себе… еще и заснула.

Хильда будет разочарована.

Пятую ночь кряду я устраивалась на ночевку отдельно, да и днем старалась держаться в стороне от Одена настолько, насколько позволяло пространство. Нет, причина не в затаенной обиде, скорее уж после того разговора не могла относиться к нему по-прежнему.

Куда-то исчезла прежняя игривая легкость, которая ранее казалась вполне естественной, и теперь меня не отпускало ощущение, что Оден запоминает каждое произнесенное мною слово, каждый мой поступок. Запоминает. Взвешивает. И решает, наградить меня или наказать.

Наверняка я не слишком-то успешно справлялась с ролью свиты.

Не нанималась.

Ребра мои зажили, и рука подозрительно быстро вернула утраченную подвижность. О полученной травме напоминал лишь приятный, зеленовато-желтый окрас кожи. И если позавчера я еще сомневалась, выдержу ли дорогу, то сегодня сомнения исчезли.

Да и… болеть лучше дома, на перине и под пуховым одеялом, с книжкой, спрятанной под подушку, травяным чаем и мамиными пирогами. А лучше нет средства от ссадин, чем обслюнявленный лист подорожника, прижатый к разбитой коленке. Ну или к локтю, локти у меня страдали особенно часто.

Только вот волшебный подорожник остался в детстве.

И книжки.

И пироги.

И бабушкины мешочки с травами.

И уверенность, что завтра, в крайнем случае послезавтра, все будет хорошо.

Здесь же — бесконечный луг и Оден, который, прочувствовав мое настроение, все больше помалкивал. А меня это его молчание почему-то раздражало неимоверно. Этим вечером нас разделил костер, который я разложила на плоском камне. Судя по старым следам копоти, ему уже случалось давать прибежище огню. Пламя расползалось рыжей кляксой, изредка подымалось, силясь дотянуться до котелка, и опадало, неспособное удержаться на темных его боках.

— Скажи, — Оден все же заговорил первым, — все альвы такие злопамятные? Или только ты?

— Что?

Он повторил вопрос, и показалось — издевается.

Я злопамятная? Да я тут с ним нянчусь, вожусь каждый вечер, выкладываясь в полную силу, у меня даже арканы стали почти идеальны, и я злопамятная!

— Была бы злопамятная — ушла бы.

— Не надо, — тихо произнес Оден.

— Не буду.

Мы оба прекрасно знали, что я никуда не уйду ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра, когда мы наконец доберемся до Лосиной Гривы и там уже придется решать, идти по ней либо же срезать путь через Долину. И не следует надеяться, что проберемся незамеченными.

Я смотрю на закипающую воду, понимая, что надо бы заговорить… я ведь не злопамятная.

Я практичная.

А темы для разговора нет. Теперь почему-то любая, самая отстраненная, кажется мне небезопасной. И молчание затягивается, оно неправильное, болезненное, и потаенное желание сбежать крепнет. Одной ведь лучше. Я прекрасно со всем сама справлялась, так зачем тогда себя мучить?

Мы ужинаем. И потом я вновь пытаюсь заткнуть жадные рты его ран, отмечая, что остались лишь те, которые на спине.

Но их тоже хватает.

А я устала. Я не привыкла так долго отдавать, и поэтому, когда Оден сгребает меня в охапку, сопротивляюсь, но слабо.

— Если я попрошу прощения, это поможет? — Он заставляет меня сесть и держит крепко.

— За что?

— Не знаю. Ты мне скажи, а я соглашусь. — Он провел носом по шее. — Я понимаю, что обидел тебя, и сильно. Наверное, мне следовало промолчать. Или сказать как-то иначе.

— И что бы изменилось?

Факты перестали бы быть фактами?

— Понятия не имею. Возможно, ничего. А возможно, многое. Не обижайся, пожалуйста.

— Я не обижаюсь. И не злюсь…

— Тогда в чем дело?

В том, что мне сидеть неудобно. И вообще я не привыкла, чтобы меня обнюхивали. Или облизывали. Хотя нет, это не облизывание, но…

— В том, что… просто… мы слишком разные. И мне лучше держаться подальше от тебя.

— Совсем подальше?

Мою шею не собирались оставлять в покое. Оден нежно касался ее губами, прикусывал и отпускал.

— Я… помню договор… на Лосиной Гриве будет подходящее место и… дня два-три. Мы дойдем. А потом…

— Место, значит… — Он отстранился, но лишь затем, чтобы переключить внимание на уши. — Место — это, конечно, очень важно.

Еще как важно, но я не знала, что у меня настолько нежные уши.

— Отпусти!

— Нет. Если отпущу — сбежишь. А я слишком старый и больной, чтобы за тобой гоняться.

И сбегу, потому что… потому что я не знаю, как мне дальше себя вести. Притвориться, будто я не понимаю, что происходит?

— Тебе ведь не плохо. — Оден не спрашивает, но утверждает.

Да, мне не плохо. Мне хорошо, и я этого боюсь.