Сергей Карпущенко - Маска Владигора

Владигор сурово допытывался:

— Ну а тела-то бездыханные прятали куда?

— А куда? — хохотнул упырь. — А в огороде зарывали! После на нем такая репа росла — с голову твою!

— Ну а знали о вас в деревеньке вашей?

— А как же не знали — знали! Токмо завидовали очень, что мы удачливее всех, на обочине дороги расположились, все к нам идут. У нас же в деревеньке все такие, одной семьей живем, одним миром. Так-то вот. И ты, родимый, оставайся с нами, за старшего у нас будешь, а то ведь мы чуть было недавно не передрались между собою из-за путника одного…

Больше не стал Владигор слушать вурдалака, вывел упырь его из терпения. Мало того что пили они кровь человеческую, — ну уродились они такими, что тут поделаешь, — так еще и его, князя Синегорского, своим посчитали!

Меч, что стоял у изголовья, выхватил из ножен. Одним махом располовинил мужика-упыря, второю молодица полегла, изрыгая перед смертью хулу на всех богов. Не пощадил меч Владигоров ни старухи-упырихи, ни маленького упыренка. Вынес из избы самострел, колчан, все боевое снаряжение свое и мешок с едой. В очаге нашел с горстку углей горящих, от них зажег соломы пук. Вначале запалил сарай, где хранилось высушенное сено, а потом от избы к избе ходил, вначале подпирая кольями двери, чтобы не выбежали упыри, а после поджигая пристройки. Весело огонь бежал от сарайчиков и клунь, от амбаров и клетей, чтобы пожрать всех тех, кто Владигора посмел принять за своего, за упыря.

Стоя посреди черного ночного поля, смотрел он на догорающую деревню, довольный, что совершил дело доброе, благочестивое. В сердце его зрело убеждение, что не так уж безобразно новое его обличье, что можно и с таким лицом прекрасно с людьми уживаться, если хочешь творить добро.

Ободренный подвигом своим, брел Владигор по ночному полю, молчащему, немому, покуда не обступили его деревья. Куда идти, было ему безразлично, поэтому лес, становившийся все гуще, не пугал его. Потеряв дом, родных, любимую жену, он видел свое будущее в служении добру. Он решил стать странствующим витязем, и ничто иное не представлялось ему достойным его будущей судьбы. Верный меч и самострел, тридцать стрел в колчане, висевшем на поясе, кинжал, кольчуга, шлем да небольшой шатер — вот и все, что нужно, чтобы бороться со злом. А о лице своем он больше не думал.

В темном густом лесу радостно было Владигору сознавать, что никто не может упрекнуть его в уродстве. Дикость, запустение, отсутствие людей, способных изругать его, прогнать. Только хрипло где-то кричал коростель да ухал филин, но их крики не смущали Владигора. Нравилось ему идти вперед куда глаза глядят. Был он здесь хозяином себе, и счастья такого никогда не ощущал прежде, даже в те годы, когда княжение его в Ладоре тихим, мирным и спокойным было. Свою личину оставил он в сгоревшем доме упырей, и теперь, идя с лицом открытым, просто-таки забыл о своем уродстве. И не было вокруг никого, кто мог бы ему напомнить об этом.

Все гуще становился лес. Вот уже стало топко под ногами, увязали сапоги в трясине, приходилось за стволы дерев держаться, вонью болотною дыша, и понял Владигор, что дальше идти не следует — лесное озерко лежало перед ним, черное, тихое. Только редкий всплеск рыбы слышался теперь во мраке.

Прислонившись к дереву, присел на кочку в надежде скоротать время до рассвета. Комары роились вокруг, но Владигор их не замечал, легкий свой шатер, чуть расправив, под себя подсунул, а самострел поставил между ног.

Как в этом месте было хорошо ему! Свободу полную он ощутил сейчас, ту, которая ему и не снилась никогда. «Зачем же, — думал он, — был облечен я княжеским достоинством? Что получил я от этого? Одни невзгоды! Приходилось убивать других людей, хлопотать о казне, заключать договоры с соседями, отстраивать стены Ладора, мирить горожан, когда бедные поднимались на богатых. Пусть же всем этим занимаются сейчас другие, а я буду бродить по свету, помогая страждущим повсюду, а не только в Синегорье, и скоро никто не будет обращать внимания на мое лицо. Добрые поступки уверят людей в том, что я достоин жить с ними вместе!»

Так думал Владигор, уже погружаясь в дремоту, и не видел, не слышал, как смоляная гладь озера вдруг всколыхнулась и вынырнули из воды чьи-то головы. Волосы мокрые, зеленоватые ниспадали жидкими прядями на плечи существ, явившихся из вод. Существа эти, грудь которых выдавала их женское начало, тихо вышли из воды. Струйки искрившейся в лунном свете воды стекали по их обнаженным бедрам, едва прикрытым длинными прядями волос. Две девы вышли на берег, другие остались в озере, по пояс в воде. К Владигору, уже уснувшему, подошли они тихонько, подсели к нему, стали ласкать, и пальцы на их руках были стянуты перепонками. И так говорила одна из дев голосом нянюшки, баюкающей младенца:

— Спи, красавец наш, усни, усни покрепче! Спящий, ты поднимешься сейчас, с нами пойдешь в жилище наше! Воды не бойся, добрая она. Примет она тебя, точно мягкая перина. В ней уснешь ты, и мы с тобою будем спать, твоими женами мы станем. Будем тебя холить и лелеять. Сколько сказок чудных от нас услышишь ты. А после родим тебе младенцев, таких же прекрасных, как ты сам! Ну же, вставай, вставай, пойдем в жилище наше!

Сквозь пелену дремы сладостно было Владигору слушать шепот озерных дев. И прикосновение их прохладных рук обещало ему долгие годы счастья, неги и любовного восторга. Он открыл глаза, голову повернул направо, налево, увидел перед собой два лица зеленокожих, волосы спутанные, как тина, которую порой весло выносит на поверхность, если его поглубже опустишь в воду, глаза большие, выпуклые, как у лягушек. И не моргали те глаза, но с лаской и любовью смотрели на Владигора. И рты их лягушачьи в пол-лица улыбались приветливо. И говорили девы, перебивая друг друга:

— Ах, какой красивый ты! Первым красавцем в озере нашем будешь ты!

— Да, самого дядьку Водяного заткнешь за пояс. Его прогоним мы, ты же станешь нашим господином.

— Ну, так пойдем, пойдем, не медли! Уложим тебя мы на постель из водорослей, из мягкой тины. Как сладко ты будешь почивать!

Завороженный речью дев, Владигор поднялся, за плечи обеих обнимая, опираясь на них, шагнул в воду, преисполненный радостью:

«Вот, красивым называют, женами моими предлагают быть. Выходит, не страшен я им. И кто говорил, что я уродлив? Нет, я красивый!»

В озеро смело шагнул он, в сапоги мигом натекла вода, но чем глубже погружался в воду, тем спокойнее становились его мысли.

«Да кто же это? — уже пугался он того, что происходит с ним. — Что за девы? Русалки, что ли?»

— Эй, остановитесь! — закричал он, когда вода ему уже до подбородка дошла. — Куда вы меня ведете? Кто вы? Кикиморы? Русалки?

— Да что тебе за разница, кто мы такие? — пел ему прямо в ухо дивный голос. — Иди, иди с нами. Девы мы озерные, ты же станешь нашим озерным мужем. Ну, смелей, смелей!