Марк Даниэль Лахлан - Фенрир. Рожденный волком

— Почему ты сам или, к примеру, он не можете нарожать сыно­вей и рассказывать им свою легенду?

— Он уже стар, а мне суждено погибнуть.

— Как погибнуть?

— Сражаясь с Волком, как я погибал прежде и как буду погибать снова. Это моя судьба.

— Откуда тебе это известно?

— Моя сестра, та, которую я считал своей сестрой, показала мне, но только так, что я ничего не понял.

— Она была настоящая провидица, — сказал Офети, — иску­шенная в магии сейдра. Ты знаешь, что тебя ждет, и все же ты не радуешься. Мужчина идет с улыбкой навстречу судьбе, когда зна­ет свою судьбу.

— Потому что, сколько бы ни лгала ведьма, найдется способ сло­мить проклятие. Если не получится, то в следующем воплощении я снова буду жить так же, как жил до сих пор, — не зная себя, во лжи. Наверное, для меня в этом теле уже слишком поздно, но не поздно для того, кем я стану завтра. В нашем будущем воплощении кто-нибудь из нас, возможно, поймет, что происходит, и найдет спо­соб остановить нас, спасая от новых несчастий и страданий. Мы должны оставить послание в вечности, толстяк, и тебе выпало до­ставить его.

— Я пойду с тобой к Олегу, — сказал Офети. — Не для того, что­бы служить твоим целям, а потому что я поклялся девушке, что бу­ду ее защищать. Она в опасности, поэтому я пойду с тобой, оборо­тень, не ради славы, не ради золота и не ради сыновей. Я пойду, потому что девушка просила меня о защите, и я обещал ей. Ведьма, которая лежит мертвая на берегу, околдовала меня, заставила ме­ня причинить зло девушке и нарушить клятву. Я обязан восстано­вить справедливость, или меня вряд ли ждет теплый прием в чер­тогах павших. И на моих сородичей обрушится месть. Мы разыщем Волка и убьем его. Я успел ранить его, и из раны потекла обычная кровь. Почему бы мне не ранить его еще раз, чтобы увидеть, как он истекает кровью?

— Ты не сможешь его убить, — сказал Хугин, — пока он не ис­полнит свою роль в великом ритуале бога и не принесет Всеобще­му Отцу смерть.

— Посмотрим, — пообещал Офети. — Я встречал немало людей, которые уверяли, будто они неуязвимы, например Эрик Крепкий.

— И что с ним случилось? — поинтересовался Леший.

Толстяк подмигнул.

— Он не оправдал свое прозвище, когда повстречался со мной.

— Это совсем другое дело, — возразил Ворон.

Офети только проворчал что-то и двинулся к монастырю.

Леший поглядел в сторону леса. Между ним и Ладогой еще мно­го лесов и даже гор, и повсюду рыщут разные темные личности. А чего ищут его знакомцы? Тварь, которая выскочила из темноты, чтобы унести девушку? Разумные люди бегут прочь от подобных чудовищ, а не гоняются за ними. С другой стороны, ему очень хо­телось оставить себе ожерелье, подаренное Вороном, которое он носил пока на шее под кафтаном. Но так ли уж сильно ему этого хо­чется? Достаточно ли сильно, чтобы отправиться в путь с этими не­нормальными, которые идут рушить замыслы богов? Пожалуй, нет.

Леший побежал, стараясь нагнать Офети.

— Говорил я, что лучше меня оставить на том холме, — посето­вал он. — Эта девушка не принесла тебе счастья.

Офети улыбнулся, хотя на глазах стояли слезы. Леший догадал­ся, что викинг вспоминает погибших друзей.

— Теперь уже поздно об этом говорить, — сказал берсеркер. — Прошлое — всего лишь ветер, дующий нам в спину. Мы не можем противиться ему.

Офети зашагал дальше по влажному песку, направляясь к мона­стырю, а Леший принялся собирать оружие и другие ценные вещи мертвецов. Он нашел с десяток прекрасных мечей, которые прине­сут ему хорошие деньги, если он продаст их в Бирке. Ожерелье — вещица чрезвычайно дорогая, и в мешке у чародея лежит еще сот­ня звонких монет, однако с Лешего уже хватит приключений. Как только они дойдут до ближайшего рынка, он помашет своим спут­никам ручкой.

Элис въехала в лес. Руны вились вокруг нее, похожие на гирлянду яр­ких огней. Они нашептывали ей имена Волка: одно знакомое, одно странное и одно как будто вклинившееся между двумя первыми. Он Жеан, он Фенрисульфр и он Вали, который есть, был и будет.

На нее нахлынули воспоминания. Однажды на заре, отправив­шись в леса Лоша за грибами, она проходила мимо жасминового куста, и с него поднялась стая бражников — крылья бабочек затре­петали вокруг нее, словно те страхи, которые преследовали ее с дет­ства. Элис твердила себе, что бояться совершенно нечего, но все равно бросилась бежать со всех ног из-под полога леса на солнеч­ную поляну. Все было таким ярким: чернильные кляксы на ткани, которую она постелила в корзинку, пятна ягодного сока на паль­цах, восходящее солнце, в лучах которого от росистой травы под­нимался туман, теплый свет на лице и замерзшие мокрые ноги.

Она чувствовала, что ищет чего-то, кроме грибов, и ее пресле­дует что-то, кроме лучей солнца. Было нечто зловещее в этом но­ворожденном утре, она знала это в глубине души. Элис пробира­лась через лес, как пробирается олень, страшась волка.

Вали.

Это имя всколыхнуло что-то в душе. Она увидела себя в незнако­мом месте, где на холме стояли какие-то странные домики, низкие и бедные с виду, их крытые дерном крыши едва доходили ей до поя­са, под холмом ярко сверкала река. Она услышала восторженные кри­ки детей и посмотрела вниз — дети купались, залитые солнечным светом. Рядом с ней стоял кто-то. Она развернулась к нему, лицо его было знакомым, но она никак не могла его рассмотреть. Она, кажет­ся, видела этого человека раньше, но только как будто сквозь плохое стекло, из-за которого черты искажались и расплывались.

Элис поглядела на свою руку. Та самая рука, какую она знает и зна­ла всегда. Руны воссоединились, однако она от этого не сделалась бо­гом, не умерла, как предсказывала ведьма. Элис заставила себя успо­коиться и увидела, как руны кружат вокруг нее восьмерками по двум орбитам; воющая руна была в центре, она изгибалась и припадала к земле, как ползущий волк. Эта руна была для нее важнее всех остальных вместе взятых. Однако чего-то не хватало. Третьей орби­ты. Пока ее нет, она так и останется человеком.

Элис до сих пор держала амулет, который дал ей Ворон, от стра­ха она вообще забыла, что он у нее в руке. Она поднесла его побли­же к лицу, чтобы рассмотреть, и едва не выронила. Это был про­стой камень, закрепленный сложным тройным узлом на ремешке, но на нем была нацарапана голова волка. К ней пришли слова: «Ког­да боги увидели, что Волк как следует связан, они взяли путы и при­вязали его к скале под названием Крик». Перед ее мысленным взо­ром возник громадный волк, его челюсти были широко расперты страшным мечом, он был привязал к невероятно высокой скале ве­ревкой — тонкой, словно лента. Он рвался, стонал, выл, но никак не мог освободиться. Наступила ночь, и на скалу пришел человек. Высокий и бледный, с копной рыжих волос, он пытался порвать пу­ты. Но это ему никак не удавалось. Тогда человек поднял камешек, лежавший у подножия, обломок той самой скалы, к которой был привязан Волк. А потом, когда настало утро, унес камешек с собой, чтобы кое-что вырезать на нем — голову волка.