Марк Даниэль Лахлан - Фенрир. Рожденный волком

Она всмотрелась в темноту, которая была камнем, и поняла, что не может определить, насколько велика эта тьма. Вроде бы она уме­щалась у нее на ладони, но при этом была широка, как звездное не­бо. Мир превратился в странное и прекрасное место. Волк показался удивительным созданием, а вовсе не страшным. Он лежал в полу­мраке, сам похожий на вытянутую тень среди других теней древ­них деревьев. Элис повесила ремешок с камешком на его шею, а по­том улеглась рядом, чтобы поспать, положила голову на волчий бок, ощущая себя в полной безопасности и тепле.

Зверь не шелохнулся ни утром, ни днем, ни даже вечером, когда те­ни деревьев потянулись к ним и острые лучи заходящего солнца прон­зили лес. Он не проснулся и ночью, хотя вокруг его ушей вились жужжащие насекомые, его не разбудил сырой туман, каплями оседавший на шкуре. Утреннее солнце светило ярко, но Волк не проснулся.

Элис сидела рядом с ним. Ее одежда превратилась в лохмотья, од­нако она не мерзла и не умирала от голода. Руны дарили ей тепло. Она обращалась к ним, выискивая их в темноте, она училась на­ходить их в том крошечном мгновении, когда бодрствование пе­реходит в сон, впуская их, позволяя захватить над собой власть. Она была лошадью, которая несется вскачь под солнцем; она была солнечным закатом, который тянет светлые пальцы к темным хол­мам; бражником с растопыренными усиками; градом, который лу­пит по земле; рекой, которая питает питающую ее землю.

По вечерам она сидела рядом с Волком, наблюдая, как долго уми­рают краски леса — зеленые, красные, пурпурные и сиреневые; они превращались в серые с наступлением сумерек. Но с приходом ночи рождались новые краски: сверкающее серебро освещенных луной листьев, темная синева на горизонте, нежно-розовые оттенки каких- то существ рядом с нею. Элис никогда не видела ночи такими, хотя и часто мечтала, чтобы они были такими. Она спала рядом с Волком, считая себя чем-то вроде щита, который оберегает зверя от бед, а проснувшись, бродила по лесу — иногда как Элис, иногда как во­площение рун — останавливалась перед березой и наблюдала, как она полыхает светом весны.

Она не могла ответить, сколько времени провела здесь, ела ли что-нибудь. Дни становились все длиннее, однако день, царящий в ее со­знании, вовсе не заканчивался. Она сама была этим днем, согреваю­щей силой, которая заставляет петь леса, существом, которое глядит на ночную луну и видит собственное отражение в ее сияющей по­верхности. Она чувствовала себя обновленной. На пальцах были пят­на от ягодного сока, во рту стоял вкус грибов. Только изредка, когда пила из ручья, она ощущала волны холода. Элис смотрела на лес и ви­дела мир таким, каким он был в начале творения: новеньким, зеле­ным и сияющим.

Сначала пришли двое мальчишек, любопытных и робеющих. Она видела их яркими и многослойными: их скользкая от пота кожа све­тилась жизнью, краски, которые они несли на себе, распадались в ее сознании на множество оттенков, словно луч света, проходящий сквозь каплю воды. Она слышала их музыку, робкую и прерывистую: так мог бы играть на флейте ребенок. Ее зрение было настроено, слов­но музыкальный инструмент, она могла видеть в разных регистрах, и Элис показалось, что мальчики несут в себе огоньки, как будто све­чи духа горят, освещая тьму человеческой плоти.

Они вернулись со взрослыми мужчинами, с целой толпой, и от­голосок ее бывшей личности, госпожи Элис, для которой они бы­ли бы опасны, встрепенулся. Внутренний голос, который велел ей спасаться бегством, был похож на далекий шум, слабый, еле разли­чимый. Их было человек сорок, большая банда. Она увидела, что спустился вечер. Сумерки сгустились на пороге ночи, и стало хо­лодно.

— Их уже ограбили. Только посмотри на них. — Да, эти люди го­ворят на ее родном языке. Это франки, но не подданные ее брата, они вообще ничьи подданные. Они вне закона — разбойники; некоторые из них пришли в обносках, некоторые — в богатом платье, явно сня­том с чужого плеча.

— А эта девка будет ничего, если ее откормить.

— Мне она и такой сойдет. Чего мы ждем? Это же два отличных раба. Надо сначала позабавиться с девкой, а потом продать их.

Это произнес молодой человек, невысокий и жилистый, с загоре­лой дочерна кожей. У него были сломанные зубы и рваное ухо; Элис казалось, что он так и брызжет красками и звуками: зеленые пятна мхов на коленях, золотая пыльца на рукавах, треск дров в костре — так выражалась его личность. Он просто зачаровывал ее.

Элис заговорила:

— Это она по-норманнски? Так это шлюха викингов. Это даны! За них нам дадут хорошую цену!

— Мы далеко от моря. — Это произнес новый голос.

Элис ощутила его беспокойство, подобное холодному ветру. Она поглядела на Волка за спиной. Волка не было, только исповедник ле­жал на земле, обнаженный. Жеан? А где же Волк? Только Жеан стал не таким, каким она помнила его. Он больше не был немощным ка­лекой, он стал здоровым и красивым. Элис снова заговорила:

— Это заклинание, — сказал второй разбойник. — Убейте ее, по­ка она не околдовала нас.

— Это не заклинание, а если и заклинание, то из нее плохая кол­дунья, — заметил кто-то еще.

Ритмичные слова снова рвались из Элис. Поэма была подобна ветру, а ее голос был словно камыш, который шуршит на ветру.

Приближалась ночь. Деревья стали темными, ветер шумел в вет­вях. Давно ли собирается гроза? Элис не знала. Крупные капли до­ждя упали на кожу, холодя лицо. Грозовые тучи в последних лучах солнца казались отлитыми из свинца и золота, и лес вокруг как буд­то светился.

— Ладно, забирайте их и пойдем. Ночь будет паршивая.

— Только чур я развлекаюсь первым, хоть согреюсь немного. — У парня со сломанными зубами и рваным ухом был нож.

Сердце Элис учащенно забилось, она ощутила, как кровь отхлы­нула от лица. Но парень казался ей таким хрупким, как тонкий цве­ток, полевое растение, которое она в любую минуту может сорвать, если пожелает, чтобы затем выбросить. Она чувствовала себя очень странно, как будто существовала во множестве мест одновремен­но, и разум сделался просторным и многослойным.