Марк Даниэль Лахлан - Фенрир. Рожденный волком

Леший устал, но не мог заснуть. В холодном утреннем тумане он чувствовал себя совсем старым. Он видел, как тот странный человек вышел из дома, и понял, кто он такой: шаман, чародей и, скорее все­го, сумасшедший. Эта странная личность нагоняла на купца страх. «Ничего, — сказал он себе, — видали мы людей и пострашнее». Хо­тя в этот момент он не мог бы сказать, где именно.

Из дома вышел король. Купец низко поклонился, соображая, как будет объясняться, однако король ни о чем не спросил. «Он тоже не спал всю ночь», — догадался Леший.

— Воины, подъем! — прокричал Зигфрид.

Берсеркеры медленно поднимались, вытряхивая из волос росу и кряхтя с похмелья.

— Доставьте монаха в лес, к хижине Ворона.

— Я бы не хотел туда идти, господин, — сказал Фастар.

— А я хотел бы, чтобы ты пошел.

Элис приблизилась к купцу. Глаза у него покраснели, он зевал.

— Мне пришлось всю ночь караулить, — сказал он. — А это твоя работа.

Элис выразительно посмотрела на него, давая понять: хоть она и изображает раба, купцу не стоит заблуждаться и обращаться с ней как с рабом. Он улыбнулся. Она уж точно не раб, теперь она скорее ценный груз.

Офети вынес из дома монаха, взвалив себе на плечо. Леший ви­дел, что исповеднику больно и что он старается не подавать виду.

— Слушай, купец, я не хочу тащить его на себе в гору, дай нам мула, — сказал Офети.

— Тот, который вез вино, остался почти без поклажи, он идет пустой, — сказал Леший. — Возьми его. Остальных животных я от­веду в надежное местечко в лесу.

— Нет, — возразил Зигфрид. — Окажи мне услугу, купец, от­правляйся с отрядом.

Леший выдавил из себя улыбку.

— Всегда к твоим услугам. Цель моей жизни — угождать тебе, господин.

— Держись поближе к монаху. Оставайся с ним весь день. Ни на шаг от него не отходи, потом передашь мне все, что он скажет.

— Я твой верный слуга, господин.

Зигфрид поглядел на Лешего как-то странно; купец решил, что короля удивляет подобная фамильярность с его стороны, но в ито­ге Зигфрид сказал:

— Мулов с поклажей можешь оставить, там они тебе без надоб­ности.

— Мой господин, я хотел бы присматривать за ними.

— Это был приказ, а не просьба. Поклажа останется цела, мулов никто не съест — даю тебе слово. Ты все получишь назад, если ме­ня порадует то, что ты мне расскажешь.

Леший снова улыбнулся. Он был уверен, что не выйдет отсюда живым. Вести торговлю здесь было невозможно, никаких увеселе­ний, даже нормальной еды в лагере не было. В лучшем случае он сможет выручить здесь горстку пепла. В худшем же он и вовсе по­гибнет. Однако Леший был человек практичный, он знал, что севе­ряне клятвами не бросаются. Груз будет в целости и сохранности под защитой короля. И викинги хотя бы не стали упоминать вслух, будто он знал их короля еще дитятей.

Они прошли мимо дымящихся лагерных костров, сквозь клочья тумана и начали подниматься в гору. Пока длился долгий подъем, Леший оглянулся. Туман стоял в неглубокой речной долине, слов­но похлебка в котелке. И какая похлебка — варево из бед, чумы, по­дозрений и смерти. Отряд дошел до кромки леса, где северяне уже начали рубить дрова, и ступил под сень деревьев. Там обнаружилась узкая тропка — скорее, просто вмятины в траве, — и они пошли по ней. В лесу было влажно и красиво: капли росы сверка­ли в бледном солнечном свете, пролески на фоне низко стеляще- гося тумана казались рассыпанной по земле бирюзой. Только Ле­шему было не до утренних красот. Он стал пленником. Купец покосился на Элис. Кто же тогда она? Пленница пленника. «Какое стремительное падение, произошедшее всего за одну ночь», — по­думал он.

Они всего час шли по весеннему лесу, после чего очутились на полянке. Деревья здесь были высокие — гигантские дубы, на кото­рых только-только набухли почки.

— Пришли, — сказал Фастар.

Леший не видел никаких признаков жилья. Они просто вышли на поляну.

— Хравн! — прокричал Фастар. — Хравн!

Наверху в гнезде зашевелился ворон.

— Не тот, — сказал Офети. Но никто не засмеялся.

Птица сидела на высокой ветке, глядя на людей.

— До чего они странные, — продолжал Офети. — Никогда не гнездятся вместе, но стоит одному учуять запах добычи, как все разевают глотки, созывая на пир сородичей.

— Будем надеяться, что больше таких, как Хравн, поблизости нет, — сказал Фастар.

— Ты должен позволить мне выпустить кишки этому падальщи­ку, — сказал Офети.

Фастар улыбнулся.

— Если мы когда-нибудь повстречаем его одного, без людей Зиг­фрида, я еще раньше тебя перережу ему глотку.

— Не стоит так говорить, — вставил Сван. — Он жрец Одина. Он лечит людей, а в бою стоит десяти воинов, я сам видел.

Фастар проворчал что-то, явно не желая обсуждать эту тему.

В лесу вдруг зашумело.

— О, клянусь мошонкой Фрейра, это она, — сказал Офети.

— Давайте оставим пленников и побыстрее уберемся отсюда, — предложил Фастар. — Не хочу видеть то, что будет потом.

— Неужели ты такой мягкотелый, Фастар?

Леший обернулся. Это заговорил Серда — жестокий коротыш­ка, которому нравилось мучить Элис.

— Я убил с десяток врагов, — сказал Фастар, — но честно: ме­чом, топором и копьем. А это для меня настоящее оскорбление.

— Тебе не нравится смотреть, как страдают твои враги? — уди­вился Серда.

— Мне нравится, когда они умирают, причем быстро, — сказал Фастар, — чтобы я мог поскорее вернуться к элю и женщинам.

— Каждому свое, — пожал плечами Серда. — Если хочешь, я останусь с ними.

— Как тебе будет угодно, — сказал Фастар. — Просто чем раньше...

Он не договорил. Леший разинул рот. Элис даже вскрикнула, но никто не обратил внимания, потому что все они были слишком за­няты своими переживаниями. Леший, путешествуя, встречал про­каженных, хотя и старался побыстрее от них убежать. Однако сей­час перед ним предстало уродство совсем иного рода.

На краю поляны стояла женщина. Ее черные волосы были вскло­кочены, белый балахон — в грязи и алых пятнах крови, сочившей­ся из двух свежих ран на шее; женщина покачивалась, как будто бы­ла слишком слаба, чтобы стоять. Однако внимание Лешего прежде всего привлекли ее глаза. Которые попросту отсутствовали. Лицо ее покрывали шрамы, как и у брата, но только их было гораздо боль­ше, и они были гораздо страшнее; голова у нее раздулась и казалась пористой, словно чудовищный чернильный орешек. Носа почти не было видно, вместо рта — узкая щель, а на месте глаз зияли пустые провалы с расплывшимися контурами. Что же с ней случилось? Ле­ший недоумевал. Болезнь? Еще ни разу в жизни он не видел такой болезни: ее лицо почернело от синяков, покраснело от воспаления, непомерно распухло с одной стороны и сморщилось с другой. Но гла­за, именно глаза казались поистине чудовищными. Леший вспом­нил, как в детстве однажды нес хлеб от бабушки домой. Старушка дала ему половинку каравая; по дороге ему захотелось отщипнуть кусочек, и он отщипнул. Хлеб оказался таким вкусным, что он не удержался и отщипнул еще, потом еще и еще, пока не выбрал из ко­рочки весь мякиш. Вот так и выглядели глазницы женщины — слов­но внутренность каравая, выщипанного по кусочку.