Питер Бигл - Соната единорогов

— Да плюнь ты на них, — сказал Турик. — Они — просто пустое место. Как и все каркаданны .

— Ну и страшилища, — сказала Джой. — Я так рада, что ты появился. Как ты их назвал?

— Каркаданны , — небрежно ответил Турик. Изогнув шею, он подтолкнул Джой плечом. И сказал: — слушай, а давай поиграем. Залезай ко мне на спину.

— Куда? — плечо Турика как раз доставало до плеча Джой.

— Я слишком большая, — сказала она. — Да и ноги у меня длинноваты, тебе будет тяжело…

— Залезай, — нетерпеливо повторил Турик. — Прижми ноги к моим бокам, держись покрепче и ни о чем не тревожься. Давай , я хочу показать тебя друзьям!

Джой легонько сглотнула, набрала в грудь побольше воздуха и неловко взгромоздилась на спину Турика, оказавшуюся шире, чем она полагала, и гораздо крепче. Она легла ему на шею и с изумлением ощутила как та вздулась от мощи, когда единорожик подогнул тонкие ноги и рванул с места вперед. Со вторым скачком он перешел на полный галоп, и Джой с ужасом поняла, что сейчас он непременно налетит на какого-нибудь из других, столь мирно пасущихся на его пути единорогов. Но те по большей части грациозно отскакивали, даже не поднимая голов, а несколько единорогов помоложе, поднялись на дыбы, заржали, пронзительно принимая его вызов, и понеслись за ним. Яркое поле звенело и мерцало под их копытами.

Джой медленно, в несколько осторожных приемов, выпрямилась. Турик мчал так стремительно, что глаза ей жгли выдуваемые ветром слезы. Поле сияло, текло, размываясь, громовый перестук единорожьих копыт заглушал всю прочую музыку. Тесно прижатыми к бокам Турика ногами она ощущала легкость его маха, ровность дыхания и понимала, что он даже не возбужден сверх обычного. Он играет. Он просто играет .

Слева от Турика скакал серебристо-серый единорог, справа черный, но ни тот, ни другой не обходили его. Насмелясь, наконец, обернуться, Джой ахнула от изумления, увидев их всех: друзей и товарищей Турика, буйство красок, разливавшихся по равнинам Шейры подобно весне. На скаку они перекликались и Джой сообразила вдруг, что ей знакомы эти высокие, пронзительные, западающие в память клики — она слышала их в музыке, которую Индиго играл в магазине мистера Папаса, в музыке, которая вытащила ее из постели и притащила сюда, в это место, в этот миг. Она откинула голову, забарабанила пятками по бокам Турика и пустила по ветру собственный безумный, вызывающий вопль.

Прежде чем единороги начали хотя бы сбавлять ход, они позволили скачке донести их до окружающих равнину предгорий. Их чистое наслаждение, их довольство собой вибрировало в Джой, она ощущала себя переполненной их голосами, сияющим смехом, видениями, для описания коих у нее не было слов, и более всего — музыкой, буйной, озорной, бесконечно успокоительной музыкой Шейры. Ко был прав, это их музыка. Это они сами .

Когда Турик наконец остановился, она соскользнула с его спины и припала к нему, задыхаясь и смеясь. «Чудесно, — в конце концов выдавила она. — Это было чудесно».

— Я могу скакать гораздо быстрее, — простодушно похвастался Турик. — Как-то, я тогда еще маленький был, я обогнал целую стаю перитонов .

Джой в тревоге взглянула в небо. Турик, проследив за ее взглядом, сказал:

— Когда мы все вместе, как сейчас, они к нам не лезут. Только к молодым и одиноким. Да и вообще, я их не боюсь.

— Зато я боюсь, — сказала Джой. — Я тут практически всего боюсь, кроме Ко и твоего народа. Одна эта двухголовая тварь чего стоит, не говоря уж о тех, с деревьев, которые меня чуть не сцапали, и как ее там, ялле , что ли, ну, той, в воде…

Турик расхохотался.

— Ручейная ялла? Как ты можешь бояться маленькой глупой ручейной яллы? — Он быстро огляделся по сторонам, толкнул ее плечом и сказал: — Пойдем, покажу.

Прочие молодые единороги принялись кто пастись, кто, по большей части в шутку, фехтовать рогами, Джой это уже видела. Некоторые улеглись погреться на солнце, не закрывая глаз — у большинства их, как у Турика, на глазах уже появились ранние признаки подступающей слепоты, — неподвижные, погружающиеся в покой, столь совершенный, что смолкала даже их музыка. Джой повернулась, чтобы последовать за Туриком и вдруг заметила, что один из единорогов следит за нею.

Он был белым, белым, как цветок ромашки, рог его пылал под солнцем, но замереть на месте Джой заставили его глаза. Ясные, незамутненные, они были глазами Индиго. Джой сделала шаг в его сторону, но единорог прыгнул и сразу же растворился среди других, да так, что она утратила даже уверенность, что вообще видела его.

Турик повел ее тенистой тропой вверх, в горы, навстречу звуку бегущей воды. Густая тень лежала на потоке, красные листья плыли по нему и одно голубое перо. Турик подошел к воде и испустил троекратный зов, низкий, вибрирующий. И ничего не произошло. Турик позвал еще раз.

Внезапно вода у его копыт забурлила, всплеснулась, и откуда ни возьмись появилась ручейная ялла , лежащая, опершись локтем о берег и хохочущая, выставляя напоказ тонкие, острые зубы. «Ну-ну, — сказал она, — Древнейший да еще и с Внемирницей, чудеса да и только». Она была миниатюрнее Джой, ростом примерно с десятилетку, и совершенно голой, и кожа ее переливалась в пятнах солнечного света зеленью и синевой. В ромбовидных глазах, сидевших на круглом детском личике, — они такого же цвета, как ее кожа , — мерцало вполне взрослое озорство. Джой ожидала увидеть русалочий хвост, но понять, имеется он у яллы или нет, пока не могла. Руки яллы посверкивали точно от мыльных пузырьков, и Джой поняла, что ее длинные пальцы оплетены нежной паутиной.

— Чудеса, — повторила ялла , — сроду Внемирницы не видала. Подойди поближе, деточка.

Джой взглянула на Турика, потом спустилась по гальке к воде и присела на корточки, чтобы глаза ее оказались на одном уровне с ромбическими глазами яллы . «Меня зовут Джой» — сказала она.

Ручейная ялла издала звук, похожий на тот, с каким пересыпались все вместе монеты Джона Папаса. «А это мое имя, — сообщила она и опять засмеялась, когда Джой попыталась его воспроизвести, а отсмеявшись сказала: — Давай поплаваем. Я научу тебя ловить пятнистых рыбок».

Джой торопливо потрясла головой и удивилась, увидев, как ручейная ялла потупила свои странные очи.

— Я тебе ничего плохого не сделаю, — пообещала она. — Нам, яллам , необходимо общество друг дружки, а я тут одна на весь поток. Иногда так одиноко становится.

— Прости, — сказала Джой. — И вправду, грустно. Но почему тебе не перебраться в другой ручей или речку, куда угодно?

— Мы живем и умираем там, где родились, — ответила ручейная ялла . — Я завожу, конечно, друзей, каких удается завести, — птиц, водяных змей, даже кое-кого из Древнего Люда, только они со мной не плавают, а я не могу гулять по их лесам.