Питер Бигл - Соната единорогов

— И почему я должен сделать это?

Она так и не поняла потом, как долго смотрела на него, ощущая, что в голове ее не осталось ни единой мысли. Похоже, прошло очень долгое, гулкое время, прежде чем она смогла отыскать слова, хотя бы для того, чтобы подумать: Абуэлита, послушай. Я должна сию же минуту сказать что-то действительно умное и значительное, но ты же знаешь — я всего лишь твоя недотепа-внучка. Если мне предназначено помочь Древнейшим, помоги, и поскорее, мне, иначе нам придется бросить все это и навек поселиться вдвоем в «Серебристых соснах» . И Джой откашлялась, борясь с зевотой, неизменно нападавшей на нее, когда она чего-то боялась.

— Потому что именно этого ты и хочешь, — сказала она. — Потому что ты знаешь мой мир гораздо лучше, чем я знаю твой, ты знаешь, что он собой представляет, и все-таки хочешь жить в нем, потому что он именно таков. Ну, то есть, ты каждый раз почти продаешь свой рог мистеру Папасу — и все-таки не продаешь. Конечно, ты испуган, мир, в котором я живу, напугает кого угодно. Но потому-то ты и хочешь жить в нем, потому, что он ничем не похож на Шейру. И я не думаю, что золото что-то значит для тебя, по-настоящему. Золото — это просто предлог для того, чтобы не сделать последнего шага. Я думала так с самого начала.

Собственный голос ее казался Джой надтреснутым, неуверенным, точно стрекот зимнего кузнечика, а доводы — жалкими, как истовое вранье братца Скотта насчет того, почему он не вынес мусор. Она чувствовала, что иссякает, иссыхает, истощается, что ей остается только умолкнуть под странно терпеливым взглядом Индиго. И внезапно сказала:

— Нет. Нет, забудь об этом, не слушай меня, прости, я не права. Прости меня.

И она повернулась, чтобы уйти, потому что никаких слов у нее уже не осталось, но легшая ей на плечо рука Индиго остановила ее.

— Погоди, — сказал он. — Это что же у нас получается? Столько слов, столько шума, и вдруг — не слушай меня.

Он не повысил голоса, но пожатье его руки заставило Джой вспомнить руки крияку , тащившие ее в крону их дерева.

Она повернулась к Индиго. Темно-синие глаза его были надменно вопросительными, как в день первой их встречи, и таким же вызывающим казалось чуть отвернутое в сторону лицо. Но вглядывался он в нее с вниманием, какого она не помнила. И Джой, пожав плечами, ответила:

— Ты прав, тут не о чем говорить. Я не пошла бы на это даже за тонну денег, какое же я имею право упрашивать тебя? Я уже сказала, забудь об этом, ладно? Абуэлита умная, она что-нибудь да придумает. А ты не беспокойся.

И снова она отвернулась, и снова Индиго развернул ее лицом к себе. Сохраняя интонацию неспешной беседы, он произнес:

— Я мог бы пересечь Границу прямо сейчас, голым, с пустыми руками, и отправиться в твой Вудмонт или еще куда-то. Без твоей дурацкой помощи и без помощи мистера Папаса. И ты это знаешь.

— Господи, я и забыла, как ты любишь перечить, — устало сказала Джой. — Теперь ты сделаешь это лишь потому, что я сказала тебе — не делай. Знаешь что, Индиго? Я тебе вот что скажу. Иди ты к черту. Делай что хочешь, а я возвращаюсь к Абуэлите. Когда осядешь где-нибудь, пришли мне по почте открытку, ладно?

Она уже далеко углубилась в Закатный Лес, все еще пытаясь придумать как ей оправдаться перед Абуэлитой, — я все провалила, ну все, это моя вина, он меня просто довел , — когда Индиго нагнал ее. Джой остановилась и молча ждала, пока он смотрел на нее так, точно никогда прежде не видел. И она свирепо таращилась в ответ, каким-то дальним краешком сознания понимая, что давно уже не боится его и даже почти жалеет.

Индиго вздохнул:

— Столько музыкальных магазинчиков на свете, — сказал он. — Столько магазинчиков в твоем роскошном и жутком мире, а мне непременно нужно было впереться в тот, в котором засела Джозефина Ривера. Ах, Джозефина, Джозефина, тебе следовало родиться в Шейре. Это избавило бы нас обоих от кучи хлопот.

Джон Папас принял рог почти неохотно, спросив у Индиго:

— Ты уверен? Послушай… — он кивнул в сторону Джой, — она рассказала мне об этой штуке, о ее значении, поэтому я кое-что понимаю. Так ты уверен?

— Ну, я всегда хотел этого, — негромко ответил Индиго. — Разумеется , — хотя нет, может, и вовсе не хотел, однако делал вид, будто хотел всегда. Разве это не первый урок по части искусства жить в вашем мире?

Индиго вложил серебристо-синий рог в руки Джона Папаса.

— Однако он дорого вам обойдется, я это уже говорил.

Джон Папас медленно приподнял рог, словно тот был намного тяжелее, чем думалось Джой.

— Не так дорого, как тебе. Это я тоже знаю, — он взглянул на Индиго, на Джой, вздохнул и опять покивал. — Ладно. Ладно. Если хочешь, подыщу тебе какую-нибудь коробку.

Пришлось дожидаться луны, сидя в открытом кафе невдалеке от автострады. Индиго раз за разом заказывал café mochas [7] Кофе мокко ( исп .). , — «Пока это величайшее открытие, какое я сделал в вашем мире! И кто знает, какие еще чудеса ожидают меня?» — а Джой все пыталась придумать, от чего его еще нужно предостеречь: ну, уличные грабители, ну, холестерин, ну, прививка от столбняка, ну, Служба иммиграции и натурализации (« La migra , называла ее Абуэлита — Индиго, запомни, тебе совершенно необходимо получить „зеленую карту“, вертись, как хочешь, но получи!») — да, точно, истощение озонного слоя. В конце концов, после того, как она поведала ему о стрельбе из проезжающих автомобилей, Индиго со странным раздражением сказал: «Расскажи о твоем мире что-нибудь хорошее, такое, что тебе нравится, чего нет у нас в Шейре. Все остальное я узнаю и сам».

Джой долго думала, прежде чем ответить ему.

— Ну, кошки здесь хорошие. Мы кошку не завели, потому что у меня аллергия, но они правда хорошие.

Она чувствовала себя так, словно Шейра смотрит на нее глазами Индиго, ожидая правильного ответа.

— Тот мужчина под автострадой, — сказала она. — Ну, который заботится о твоей подруге. Который ей пиццу принес.

Индиго кивнул.

— Ты был прав, — сказала Джой. — Вот это лучшее, что у нас есть. Самое лучшее.

Небо над Вудмонтом набрякло, отяжелело от смога, и Джой затруднялась сказать, взошла ли уже луна, но Индиго знал — взошла. Он допил очередной café mochas, отер губы, улыбнулся улыбкой прогулявшего уроки школьника и протянул Джой руку. Та сидела, замерев, неспособная встать из-за столика.

— Пойдем, — сказал Индиго. — Я отведу тебя домой.

Джой оставила его на островке безопасности, руки ее были полны золотых монет, украшений, статуэток святых, а глаза так слепы от слез, что Индиго пришлось, взяв ее за плечи, повернуть кругом и указать на Границу.

— Ступай, — сказал он. — Верни моему народу зрение или оставь его с глазами, слипшимися от бесполезных притираний. Теперь уж не важно. Мы сделали, что должны были сделать.