Клайв Льюис - Хроники Нарнии

Тут Люси пришлось прервать свои рассуждения — подводные жители заметили корабль, и картина мигом переменилась. Рыбы прыснули во все стороны, а морские жители направили своих скакунов вверх — посмотреть, что за черная тень заслонила от них солнце. Они поднялись так близко к поверхности, что, пожалуй, еще чуть-чуть, и их головы появились бы над водой, и с ними можно было бы заговорить. Среди них были и мужчины, и женщины. Они носили диадемы, венцы и жемчужные ожерелья, но одежды не было и в помине, если не считать ярких полупрозрачных накидок. Кожа имела оттенок потемневшей слоновой кости, странно сочетавшийся с темным пурпуром волос. Король — а самый рослый из них, конечно же, был королем — с горделивым и грозным видом погрозил Люси копьем. То же самое сделали и его рыцари. Дамы, судя по лицам, пребывали в страхе и изумлении. Девочка поняла, что здесь никогда не видели ни корабля, ни наземного человека. Да и как могло быть иначе, ведь так далеко на восток еще не заплывал никто из мореходов.

— Что там такое? — послышался голос у нее за спиной. Девочка вздрогнула от неожиданности и только сейчас почувствовала, как затекла у нее рука. К ней подошли Эдмунд и Дриниан.

— Смотрите!

Оба склонились над водой, и почти в тот же миг Дриниан тихонько сказал:

— Ваши величества, прошу вас отвернуться. Да-да, встаньте спиной к морю. И держитесь так, чтобы никто не подумал, будто мы говорим о чем-то серьезном.

— А почему? — удивилась Люси.

— Потому, — отвечал капитан, — что нашим матросам нельзя видеть этих людей. Они влюбятся в подводных красавиц и попрыгают за борт. Я слышал, в дальних морях такое случалось. На морских жителей смотреть нельзя.

— Но мы их уже видели, — возразила Люси. — В день коронации, когда взошел на престол наш брат Питер, они поднялись на поверхность и пели нам песни.

— Это, наверное, другие, — предположил Эдмунд. — Мало ли всякого народа может жить в море? Те воздухом могли дышать, а эти голов из-под воды не кажут. А не то давно бы на нас напали — вон у них физиономии какие злющие.

— Как бы то ни было… — начал Дриниан, но что он намеревался сказать, осталось неизвестным, ибо корабль огласился громким криком марсового: «Человек за бортом!» Тут же закипела работа: одни матросы поспешили на рею, чтобы убрать парус, другие бросились вниз, к веслам, а стоявший на вахте Рине налег на штурвал, чтобы сделать круг и вернуться к упавшему. По правде сказать, упал за борт вовсе не человек, а неугомонный Рипичип.

— Чтоб ему провалиться, недомерку хвостатому! — вскричал в сердцах Дриниан. — Легче иметь дело с целой оравой матросов, чем с ним одним. Где какая заваруха, будьте уверены — оттуда торчит его хвост. Будь моя воля, я б его на цепь посадил… Нет, на необитаемый остров бы высадил… Да что там, я бы ему усы остриг!

Должен сказать, вся эта ругань объяснялась тем, что Дриниан очень любил мышиного вождя и страшно за него беспокоился, — так родители бранят ребенка, перебежавшего улицу перед машиной. Другие на борту не слишком испугались — все знали, что Рипичип прекрасный пловец, и никто, кроме Люси, Эдмунда и Дриниана, не видел гневных лиц подводных жителей и их длинных копий.

Через несколько минут корабль, описав круг, вернулся к месту падения. Рипичип барахтался в воде и что-то кричал, но что именно, было не разобрать.

— Не хватало только, чтоб он все разболтал! — процедил сквозь зубы капитан и поспешил к борту с веревкой в руках. Бросившимся было ему на помощь матросам он сказал: — Все по местам, ребята! Уж кого-кого, а мышь я как-нибудь сам вытащу.

Он бросил веревку и, пока Рипичип не слишком проворно, потому что намок и отяжелел, взбирался по ней, успел наклониться и шепнуть:

— Молчи! О тех, внизу, — никому ни слова!

Но когда промокший мышиный вождь оказался на палубе, выяснилось, что до «тех внизу» ему нет никакого дела. В волнение он пришел совсем по другой причине.

— Она не соленая! — твердил Рипичип. — Понимаете, сладкая вода! Сладкая!

Решительно никто не мог взять в толк, почему из-за этого надо поднимать такой шум, пока Рипичип не напомнил слова своей, заветной песенки:

Тут уж всем все стало ясно.

— Ринельф, ведро! — распорядился Дриниан.

Ведро подали. Дриниан опустил его на веревке за борт и поднял полное хрустально прозрачной, светящейся воды.

— Ваше величество, — обратился капитан к Каспиану, — думаю, вам пристало отведать этой воды первым.

Король обеими руками поднял ведро, поднес к губам, пригубил, потом сделал большой глоток и вскинул голову. Глаза его радостно сияли.

— Да, — сказал он, — вода не соленая. Ее можно назвать и сладкой, но не то чтобы такой сладкой, как медовая водичка или чай с сахаром. Скажу одно — если мне суждено утонуть, я предпочел бы утонуть именно в ней.

— Что ты имеешь в виду? — не понял Эдмунд.

— По вкусу она похожа на свет, — ответил Каспиан.

— Точно так, — подтвердил Рипичип. — На жидкий свет, который можно пить. Мы недалеки от нашей цели.

Несколько мгновений длилось молчание. Потом Люси опустилась на колени и отпила из ведра.

— Ну и вкуснятина! — восторженно выдохнула девочка, — в жизни такой не пила. Но она еще и… крепкая, что ли? Сдается мне, нам теперь долго не понадобится еда.

Один за другим все отведали чудесной воды и испытали столь поразительные ощущения, что для их описания у матросов просто не нашлось слов.

Странности между тем множились. Я уже говорил, что восточнее острова Романду света стало больше, и он сделался светлее. Солнце увеличилось в размерах, сверкало ярче, хоть и не припекало. Чем дальше на восток, тем больше свет пронизывал все — и море, и воздух; но странным образом этот свет обретал особую мягкость и совершенно не резал глаза. По прошествии некоторого времени люди смогли смотреть не щурясь даже прямо на солнце. Скоро светилось все — корпус корабля, парус, весла, снасти и сами моряки. А на следующее утро, когда взошло огромное, раз в пять больше обычного, светило, люди долго не сводили с него глаз, любуясь взлетавшими со сверкающего диска белоснежными птицами.

За весь день никто на борту не вымолвил и слова, и лишь к вечеру (ужинать не садились, просто попили воды) Дриниан сказал:

— Решительно ничего не понимаю. Полнейший штиль, парус обвис, море гладкое, что твой пруд, а корабль летит вперед, словно его подгоняет буря. Что бы это могло значить?

— Не знаю, — откликнулся Каспиан, — Может, нас подхватило сильное течение?

— Хм… — покачал головой Эдмунд. — Мы вот все говорили: Край Света, Край Света. Но если у света и вправду есть край, нам это не сулит ничего хорошего.