Клайв Льюис - Хроники Нарнии

Замерцал красный огонек. Угас на мгновение и вновь разгорелся, все ярче и ярче. На его фоне стали видны темные тени, снующие туда-сюда. Они что-то приносили и бросали в костер. Да, теперь Тириан понял, что это костер. Огонь только разгорался, и в него подбрасывали ветки. И горел он на самой вершине холма. Тириан различил позади костра хлев, озаренный пламенем, и толпу людей и животных, стоящих лицом к огню и хлеву. А сутулая фигура между костром и сараюшкой — это, конечно, Обезьяныч. Он что-то говорит, но что — не слышно. Вот он повернулся, положил три земных поклона перед дверью. Встал. Отворил дверь. И какое-то четвероногое, весьма неуклюже выбравшись оттуда, стало лицом к толпе.

Тут поднялся такой вой и вопль, что даже Тириан расслышал:

— Эслан! Эслан! Эслан! — вопияли животные. — Скажи нам! Успокой нас! Не гневайся на нас больше!

Хорошенько разглядеть это существо Тириан не мог — слишком далеко, — но было оно желтое и волосатое. Последний король Нарнии никогда не видел Великого Льва. Он вообще никаких львов никогда не видел. А посему не мог знать наверняка, что это не настоящий Эслан. Но он никак не ожидал, что Эслан окажется столь жесток, чтобы вот так стоять и молчать. Если бы знать наверняка! Ужасные мысли пронеслись у него в голове: он вспомнил дурацкий разговор о том, что Таш и Эслан — одно и то же, и тут же понял — это все мошенничество.

Обезьяныч приложил руку к уху, будто слушая, что ему шепчет желтое существо, затем что-то прокричал собравшимся, и толпа снова возопила.

Потом желтый зверь все так же неуклюже, можно сказать, вразвалочку, повернулся и вошел в хлев, а Обезьяныч притворил за ним дверь. Тут же погас и костер — наверное, разожгли его только ради освещения, — и Тириан остался один в холоде и темноте.

Он стал думать о других королях, живших и умерших в Нарнии в древние времена, и ему представилось, что никто из них не был столь несчастлив. Он вспомнил историю прадеда своего прадеда, короля Рилиана, как того умыкнула ведьма, когда был он юным королевичем, и как многие годы томился он в темных подземельях в краю северных великанов. Но все в конце концов завершилось благополучно: из запредельного края вдруг явились двое, таинственные дети, и вызволили его, и он вернулся домой, в Нарнию, и правил долго и счастливо. «Не то что я», — подумал Тириан. Потом он вспомнил историю отца Рилиана, короля Каспиана Мореплавателя, как его дядя, злой правитель Мираз, хотел убить его, а Каспиан бежал в леса и жил среди гномов. Но и тогда все кончилось хорошо, и помогли Каспиану опять же дети — только было их не двое, а четверо, — и они тоже прибыли из-за пределов мира, и была великая битва, и король взошел на престол своего отца. «Но все это было так давно, — подумал Тириан, — в наши дни такого не бывает». Затем он вспомнил (недаром в детстве он не отлынивал от уроков истории), что те же четверо, помогших Каспиану, явились в Нарнию более чем за тысячу лет до того; и тогда они победили ужасную Бледную Ведьмарку, и кончилась Вековечная Зима, и после этого они восседали (все четверо вместе) на престолах в Кэйр-Паравеле, уже не дети, но великие короли и прекрасные королевы, и время их правления было Золотым Веком Нарнии. И Эслан являлся тогда не единожды. Он являлся и в другие времена, как теперь вспомнил Тириан. «Эслан — и дети из другого мира, — думал Тириан, — они всегда приходили, когда дела обстояли хуже некуда. О, если бы они пришли сейчас!»

И он воззвал:

— Эслан! Эслан! Эслан! Приди и помоги нам ныне.

Однако мрак, холод и безмолвие не отступили.

— Пусть я погибну! — вскричал король. — Я; забочусь не о себе. Придите и спасите Нарнию!

И вновь ничто не изменилось в ночном лесу, однако что-то стало преображаться в самом Тириане. Сам не зная отчего, он почувствовал слабую надежду. И надежда росла.

— О Эслан, Эслан, — шептал он. — Если ты не придешь сам, пошли мне помощников из иного мира. Или позволь мне воззвать к ним самому. Пусть мой зов проникнет миры, — и вдруг, не вполне сознавая, что делает, он вскричал в голос: — Дети! Дети! Друзья Нарнии! Поспешите! Придите ко мне. Через границы миров я взываю к вам, я, Тириан, король Нарнии, государь Кэйр-Паравела, Император Одиноких островов!

И тут же впал в сон (если то был сон), самый живой из всех в его жизни.

Как будто он попал в освещенную комнату, и там за столом сидели семеро. Они, похоже, только что отужинали. Двое людей весьма пожилых — седобородый старец и старая дама с мудрыми, веселыми, яркими глазами. По правую руку от старца сидел молодой человек, явно моложе самого Тириана, но лицо его было лицом короля и воина. То же самое можно сказать и о юноше по правую руку от старой дамы. Прямо против Тириана сидела светловолосая дева помладше, а по обе стороны от нее парнишка и девица — совсем дети. И одеяния на этих людях были необычные…

Тириан не успел разглядеть и обдумать прочие подробности — трое, сидевших прямо перед ним, вскочили на ноги, кто-то из них слабо вскрикнул. Старая дама резко вздохнула и попыталась приподняться с места. Старец взмахнул рукой и, очевидно, задел стакан на краю стола: Тириану слышен был звон стекла, разбивающегося об пол.

И тут он понял: люди видят его, видят как призрака. И заметил, что юноша с лицом короля, сидящий по правую руку от старца, не дрогнул (хотя и побледнел), только рука его сжалась в кулак. И тот юноша сказал:

— Говори! Если ты не тень, если не привидение — говори. Ты похож на нарнианца, а мы семеро — друзья Нарнии.

И Тириан начал говорить, а потом и во всю мочь кричать, что он — король нарнианский, что ему нужна помощь. Хотя почти сразу стало понятно (так бывает в сновидениях), что голос его беззвучен и неслышен.

Тот же, первый, кто обратился к нему, поднялся во весь рост.

— Тень ты или дух, или кто еще, — произнес он, глядя прямо в глаза Тириану, — если ты из Нарнии, заклинаю тебя именем Эслана, ответь мне. Ибо я — Питер, верховный король.

Комната поплыла перед глазами Тириана. Голоса людей, заговоривших разом, стали удаляться, но все же он расслышал отдельные слова: «Смотри! Исчезает», «Растаял», «Исчез».

Тириан очнулся. Совсем окоченевший, обессиленный, по-прежнему привязанный к дереву. Лес полнился бледной, унылой предрассветной сутемью, одежда набухла росой; близилось утро.

Худшего пробуждения не было в его жизни.

Но терпеть ему осталось недолго. Что-то грохнуло, ухнуло, потом еще раз — и пред ним предстали двое. Явились ниоткуда — только что никого на этом месте не было, лишь пустынный лес, и никак не могли они выйти из-за дерева, к которому он был привязан, — он услышал бы. И одеты в те же странные темные одеяния, что и люди в его сновидении, — это он отметил сразу, и только потому узнал младших из семи, мальчика и девочку.