Клайв Льюис - Хроники Нарнии

Он сидел в первом ряду, большой рыжий кот, великолепный котяра в расцвете сил. Сидел прямо, обвив хвостом лапы, и в упор, ни разу не сморгнув, глядел на Глума и начальника калорменцев.

— Прошу прощения, — молвил кот очень вежливо, — но я хотел бы знать: ваш друг из Калормена думает так же?

— О, разумеется! — отвечал калорменец. — Сей просвещеннейший из обезьян… из людей… он прав. Эслан не меньше и не больше Таша.

— Но прежде всего, полагаю, Эслан не больше Таша? — подсказал кот.

— Конечно, не больше, — кивнул калорменец, глядя коту прямо в глаза.

— Ну как, ты доволен, Рыжий? — усмехнулся Обезьяныч.

— Вполне, — отвечал Рыжий холодно. — Весьма благодарен вам. Мне хотелось кое-что выяснить. И кажется, я кое-что понял.

До этого момента король с единорогом хранили молчание, ожидая, когда Обезьяныч даст им слово, поскольку полагали, что прерывать его бесполезно. Но теперь, поняв по несчастным лицам нарнианцев, что они вот-вот готовы поверить, будто Эслан и Таш — одно и то же, Тириан не выдержал.

— Обезьяныч! — вскричал он, — ты лжешь! Ты лжешь безобразно. Ты лжешь, как калорменец. Ты лжешь, как обезьяна.

Он сказал бы им все, он вопрошал бы у них, как может ужасный бог Таш, кормящийся кровью людей, как может он быть в то же самое время благим Львом, пролившим кровь свою во спасение Нарнии. Если бы ему дали сказать все это, власть Глума пала бы в тот же день: животные прозрели бы правду и низвергли бы Обезьяныча. Но Тириан не успел сказать больше ни слова — два калорменца со всей силы ударили его в лицо, а третий, стоявший позади, пнул ногой. Тириан рухнул наземь, а Обезьяныч в страхе и ярости завизжал:

— Уберите его! Уберите! Уберите! Чтоб мы его больше не слышали, а он — нас. Привяжите его к дереву, привяжите. Я… то есть Эслан… свершит свой суд позже.

Король был ошеломлен падением и едва понимал, что творится, а калорменцы тем временем, отведя подальше, развязали ему руки и тут же, прислонив спиной к ясеню, к древу зла, обмотали веревками всего, от лодыжек до плеч. Больше всего Тириану досаждала разбитая губа — нередко какой-нибудь пустяк мучает нас больше всего, — от тонкой струйки крови было щекотно, а он не ;мог утереть ее.

С того места, где его привязали, был виден хлев на вершине холма и восседающий перед ним Обезьяныч, и даже слышен обезьяний голос, отвечающий на вопросы животных, но слов разобрать было невозможно.

«Где-то мой верный Брильянт?» — подумал король.

Но вот толпа распалась и растеклась в разные стороны. Некоторые животные проходили мимо Тириана, со страхом и жалостью оглядываясь на него, привязанного к дереву, но никто не сказал ни слова. Скоро все разошлись, и лес затих. Шел час за часом, Тириана стала мучить жажда, потом голод. К вечеру похолодало. Спина саднила. Наконец солнце закатилось, пришли сумерки.

Когда почти совсем стемнело, Тириан услышал шорох, а затем различил в полумраке каких-то зверюшек. Он не сразу смог понять, кто это, — а то были три мыши, кролик и два крота, — потому что каждый из них волок на спине поклажу, отчего процессия выглядела весьма необычно. Но вот они встали на задние лапы, прохладные подушечки передних коснулись его ног, и все по очереди поцеловали короля в колено. (Они могли достать до его коленей, потому что нарнианские говорящие животные крупнее наших, бессловесных.)

— Ах, ваше величество! Дорогой наш король! — зазвучали их высокие голоса. — Нам очень жаль, мы не можем освободить вас от пут, чтобы не прогневить Эслана. Зато мы принесли вам поесть.

Мыши проворно вскарабкались вверх: одна устроилась у него на груди, на последнем витке веревки, так что оказалась нос к носу с Тирианом, а вторая примостилась чуть ниже. Остальные стояли внизу и подавали наверх то, что принесли.

— Сперва промочите горло, государь, легче будет глотать пищу, — сказала верхняя мышь, и уст Тириана коснулась деревянная чаша. Размером она была с подставку для яиц, и он едва почувствовал вкус вина, осушив ее. Однако сосуд был передан вниз, вновь наполнен, поднят и поднесен королю. И так это продолжалось, покуда жажда не отступила — а жажду, как известно, следует утолять маленькими глоточками, понемногу, не сразу.

— Теперь поешьте сыра, ваше величество, — сказала верхняя мышь, — но не слишком много, а то вам опять захочется пить.

За сыром последовали овсяные лепешки с маслом, а затем еще несколько глотков вина.

— Теперь подайте мне воды, — велела верхняя мышь, — надо умыть короля. У него все лицо в крови.

Лицо Тириана обтерли чем-то вроде крошечной губки, смоченной в воде, и это его по-настоящему взбодрило.

— Друзья мои, — молвил король, — чем я могу отблагодарить вас?

— Что вы? Что вы? О чем вы говорите! — раздались негромкие голоса. — Чем еще мы вам можем помочь? Нам не нужен другой король. Мы — ваши подданные. Будь против вас только Обезьяныч и калорменцы, мы не дали бы вас связать — мы бились бы с ними насмерть. Да, все как один! Но мы не можем идти против Эслана.

— Вы думаете, что это настоящий Эслан? — спросил король.

— Ну, конечно, — ответил кролик. — Он вышел из дома вчера вечером. Все мы видели его своими глазами.

— И каков он из себя?

— Он — ужасный, преогромный Лев, это точно, — пискнула одна из мышей.

— И вы полагаете, что именно Эслан убивает лесных дриад и отдает вас в рабство королю Калормена?

— Это ужасно! — воскликнула вторая мышь. — Лучше бы умереть, чем дожить до такого. Но сомневаться не приходится. Все говорят, что такова воля Эслана, и все мы видели его. Мы и не думали раньше, что Эслан может быть таким. И потому мы все хотели, чтоб он снова пришел в Нарнию.

— А он, кажется, на сей раз чем-то разгневан, — сказала первая мышь. — Что-то мы такое нарушили, а что — сами не знаем. За это он нас и карает. Только хорошо бы знать — за что?

— Полагаю, мы и сейчас нарушаем, — заметил кролик.

— А хоть бы и так, — воскликнул один из кротов. — Я бы пошел на это снова.

Тут все зашикали на него: «Тише! Осторожней!», и затем сказали:

— Прости нас, милостивый король, но нам пора. Нельзя, чтоб нас тут застали.

— Поспешите, дорогие мои, — отвечал Тириан. — Даже ради всей Нарнии я не хочу, чтобы вы подвергали себя опасности.

— Спокойной ночи, спокойной ночи, — говорили они по очереди и терлись носами о его колени, — Мы еще придем… если сможем.

Они засеменили прочь, и в лесу, казалось, стало темнее, холоднее и пустыннее, чем прежде.

Высыпали звезды, время тянулось — легко представить, как медленно оно тянулось для последнего короля Нарнии, накрепко привязанного к дереву, окоченевшего, измученного — и ничего не происходило. Но вот, наконец, что-то началось.