Клайв Льюис - Хроники Нарнии

Девушка не сразу нашлась, что ответить. Подобные рассуждения для нее были явно в новинку.

— Все равно, — сказала она наконец, — не уверена, что нам следует держаться вместе. Чем больше отряд, тем проще его заметить.

— Ошибаетесь, — возразил Бри.

— Ну пожалуйста, Аравис, — взмолилась Хвин, — Давай поедем с ними. Мне будет гораздо спокойнее. Мы же и дороги толком не ведаем, а они наверняка знают! Ты посмотри только, какая стать, — да кто ж откажется от такого спутника!

— Да ну их, Бри, — встрял в разговор Шаста, — Пускай себе катятся. Не видишь, что ли, они нами брезгуют.

— Нет-нет, что вы! — возмутилась Хвин.

— Послушай, конь, — проговорила девушка, — против тебя я ничего не имею. Но этот твой мальчишка!.. Ты уверен, что ему можно доверять?

— Я же говорю, брезгуют! — разъярился Шаста. — Мы для них рылом не вышли!

— Тихо, Шаста! — осадил мальчика Бри. — Опасения тар-кины вполне естественны. Я ручаюсь за мальчика, госпожа. На него можно положиться. К тому же он родом из Нарнии или из Арченланда.

— Хорошо. Мы едем с вами, — заявила девушка. На Шасту она даже не взглянула, словно подчеркивая, что согласилась терпеть его присутствие только из-за Бри.

— Отлично! — воскликнул Бри. — Что ж, эти страшные звери остались на том берегу. Думаю, вы можете нас расседлать. Потом мы все отдохнем, и у нас непременно найдется что рассказать друг другу.

Расседланные лошади принялись щипать траву, а Аравис достала из своей седельной сумки всякую снедь и даже предложила Шасте, но Шаста, продолжавший дуться на девушку, помотал головой — дескать, спасибо, но я не голоден. А еще он попытался вести себя так, как подобает вельможе; однако вы-рос-то он в рыбацкой хижине, то бишь вельможным манерам учиться ему было негде, поэтому из его затеи ничего не вышло. Он и сам о том догадался, а потому набычился пуще прежнего.

Между тем лошади предались воспоминаниям. Мало-помалу выяснилось, что они паслись на одном и том же лугу — «чуть выше Бобриной плотины» — и даже приходятся друг другу дальними родичами. Так что животные весело переговаривались, а люди молчали, с каждой секундой чувствуя себя все неуютнее.

Наконец Бри сказал:

— Что ж, таркина, расскажите нам свою историю. Сдается мне, она обещает быть занимательной.

Аравис не заставила себя упрашивать. Едва девушка начала рассказывать, изменились и ее голос, и манера говорить. В Калормене искусству рассказывать истории (не важно — правдивые или вымышленные) учат с малолетства. А в нашем мире детишек учат писать сочинения. И разница здесь огромная — истории слушать нравится всем, а человека, которому нравилось бы читать школьные сочинения, я в жизни не встречал.

— Имя мне Аравис, — начала девушка. — Я единственная дочь таркаана Кидраша, сына таркаана Ришти, внука таркаана Кидраша, правнука тисрока Ильсомбре, праправнука тисрока Артиба, коий возводил род свой к богу Ташу. Отец мой правит провинцией Калавар; за древность рода дозволяется ему стоять пред лицом тисрока — да живет он вечно! — даже не снимая туфель. Матушка моя скончалась — да пребудет с нею милость богов, — и отец взял себе другую жену. Из братьев моих старший погиб в стычке с бунтовщиками на далеком западе, а младший совсем еще маленький. И случилось так, что жена отца моего, моя мачеха, возненавидела меня, и свет померк в ее очах оттого, что жила я в доме отца моего. И убедила она отца моего выдать меня замуж за таркаана Ахошту. А всем ведомо, что Ахошта родом простолюдин, да вот лестью и злыми наветами вкрался в доверие к тисроку — да живет он вечно! — и тот в награду за верную службу сделал его таркааном и одарил городами и деревнями, а когда умрет нынешний великий визирь, Ахошта, как говорят, займет сто место. Лет ему по меньшей мере шесть десятков, на спине у него горб, а лицо как морда обезьянья. И отец мой, поддавшись на уговоры мачехи, соблазнившись богатством и могуществом Ахошты, заслал к нему сватов. Уж конечно, Ахошта не стал отказываться, и свадьбу назначили этим летом, в солнцеворот.

Едва достигла эта весть ушей моих, свет померк в моих очах, и бросилась я на ложе и горько возрыдала. А на следующий день поднялась я и омыла лицо свое, и велела оседлать свою лошадку Хвин, и взяла с собой кинжальчик, перешедший мне от старшего брата, и ускакала из дворца. А когда дворец отца моего скрылся из глаз, когда очутилась я в густом лесу, когда выехала на поляну посреди леса, спрыгнула я наземь со своей лошадки и достала кинжал, и раздвинула свои одежды, чтобы не было иной преграды между сердцем моим и острием кинжала, кроме кожи. И взмолилась я всем богам, чтобы после смерти позволили они мне соединиться с моим братом. А потом зажмурилась, стиснула зубы и приготовилась вонзить кинжал себе в грудь. Но прежде чем рука моя нанесла удар, лошадка Хвин заговорила вдруг, будто дочерь человеческая, и рекла она: «О хозяйка моя, не губи себя, ибо только живым улыбается удача, а мертвым все едино».

— Эх, кабы я вправду так складно говорила! — вздохнула Хвин.

— Тсс, мадам! — прошептал Бри, жадно слушавший рассказ Аравис, — Уж на что калорменцы мастера рассказывать, ваша хозяйка превзошла даже хваленых придворных сказителей тисрока. Продолжай, таркина, прошу тебя.

— Услыхав, что лошадка моя говорит языком человеческим, — продолжила Аравис, — я укорила себя за слабость. Должно быть, подумалось мне, поддалась я страху смерти, и рассудок мой помрачился и принял морок за явь. И устыдилась я тогда, ибо в нашем роду смерти страшились не более, чем укуса комариного. И вновь занесла руку с кинжалом, дабы свести счеты с жизнью. Но тут Хвин положила голову свою мне на грудь, словно защищая меня от меня же самой; и слова ее взывали не к чувствам, а к разуму, и корила она меня, как мать корит неразумную дочь. И изумление мое было столь велико, что забыла я и об Ахоште, и о скорбном своем намерении, и воскликнула: «О лошадка моя, откуда ведом тебе язык человеческий?» И Хвин поведала мне то, о чем вы уже знаете: что в Нарнии водятся говорящие животные, что ее жеребенком похитили с нарнианских пастбищ. И говорила она о лесах Нарнии, о реках, о могучих замках и прекрасных ладьях, и наконец молвила я: «Клянусь Ташем, Азаротом и владычицей ночи Зарденой, как бы хотелось мне побывать в Нарнии!» И лошадка ответила мне: «О хозяйка моя, там ты была бы счастлива, ибо в Нарнии никого не вынуждают выходить замуж против воли».

И после нашей долгой беседы вернулась ко мне надежда, и возрадовалась я, что рука моя дрогнула и не сумела нанести роковой удар. И решили мы с Хвин, что убежим вместе, и договорились между собой, как обставим наш побег. Потом возвратились мы во дворец, облачилась я в самые яркие одежды и стала петь и танцевать пред отцом моим, притворяясь, будто счастлива несказанно и дождаться не могу дня свадьбы. И сказала я: «О отец мой, свет очей моих, снизойди к моей просьбе, позволь мне взять служанку и на три дня уехать в леса, где совершу я тайные обряды и принесу жертвы Зардене, владычице ночи и покровительнице дев, как подобает всем девам, покидающим милые отцовские чертоги и вступающим в неизведанное». И отец мой ответил: «О дочь моя, свет очей моих, да будет так».