Клайв Льюис - Хроники Нарнии

Когда он проснулся, кота нигде не было видно. Яркое утреннее солнце уже успело нагреть песок. Очень хотелось пить. Шаста потер заспанные глаза. Песок ослепительно сверкал в лучах солнца, со стороны города доносился разноголосый гомон. Впрочем, среди Усыпален по-прежнему царила тишина. Скосив глаза и прищурившись, Шаста различил вдали горы: они были видны настолько отчетливо, что до них, казалось, подать рукой. Мальчик разглядел гору с двумя вершинами; наверное, это и есть Маунт-Пайр. «Туда-то нам и надо, — сказал он себе. — Отмечу-ка я направление, чтоб потом не путаться». И провел пяткой в песке глубокую борозду.

Теперь следовало раздобыть еду и утолить жажду. Шаста поднялся, быстро миновал Усыпальни — при свете дня они выглядели совершенно обыденно; и чего он их боялся? — и спустился к реке. По берегу бродили люди, но толпы не было и в помине; еще бы — утро-то уже позднее, значит, городские ворота распахнулись давным-давно. А раз нет толпы, никто не помешает Шасте учинить «набег» (как выражался Бри). Мальчик перемахнул через садовую ограду и вскоре выбрался обратно с добычей — тремя апельсинами, дыней, парой фиников и гранатом. Перекусив, он напился из реки. Вода оказалась такой вкусной и такой прохладной, что он скинул свои грязные, потные лохмотья и плюхнулся в реку. Плавать Шаста, конечно же, умел; ведь вырос он на берегу моря, а потому научился плавать чуть ли не раньше, чем ходить. После купания он прилег на траву и стал смотреть на Ташбаан — великий, могучий, неприступный Ташбаан, столицу империи Калормен. Внезапно ему пришло в голову, что, пока он тут прохлаждается, его товарищи могли прийти к Усыпальням (и уйти в пустыню без него). Он поспешно оделся и опрометью кинулся назад, и прибежал к Усыпальням весь в поту, словно и не купался.

Как то бывает обычно, когда ты один и чего-то ждешь, день тянулся нестерпимо долго. Разумеется, Шасте было над чем поразмыслить, но размышления, к несчастью, не могли ускорить ход времени. Он много думал о нарнианцах и в особенности о принце Корине. Что там произошло, когда они узнали всю правду? Когда выяснилось, что на их тайном совете присутствовал вовсе не Корин? Должно быть, эти милые люди (и фавн, и гномы) теперь считают Шасту предателем…

Солнце медленно-медленно взобралось на самый верх небесного свода, а потом еще медленнее поползло на запад. Никто не появлялся, ничего не происходило, и Шаста беспокоился все сильнее. Эх, надо было договориться, сколько ждать, когда обсуждали, где встретимся! Не будет же он сидеть тут до конца своих дней! Скоро снова стемнеет; а вторая ночь в Усыпальнях наверняка окажется хуже первой… Надо что-то делать! Но вот что? Шаста перебрал добрую дюжину возможностей, одна сумасброднее другой, и наконец остановился на самой сумасбродной из них. Он решил дождаться темноты, вновь спуститься к реке, набрать побольше дынь и идти через пустыню в одиночку, сверяя путь по горе Маунт-Пайр. Естественно, затея эта была не просто сумасбродной — она была поистине безумной; доведись Шасте прочесть столько же книг о путешествиях через пустыню, сколько прочли вы, он никогда бы не отважился ни на что подобное. Но, к сожалению, он в жизни не прочел вообще ни одной книги…

Однако, прежде чем солнце скрылось за окоемом, в замысел Шасты вмешались непредвиденные обстоятельства. Он сидел в тени одной из Усыпален и смотрел на дорогу, и вдруг увидел на ней двух лошадей. Сердце бешено застучало — он узнал Бри и Хвин, — а в следующий миг ушло в пятки: лошадей вел в поводу какой-то юноша, хорошо одетый, вооруженный, ни дать ни взять слуга из богатого дома. Аравис же нигде не было видно. Лошади оседланы и взнузданы, никаких мешков… «Это ловушка! — мысленно воскликнул Шаста. — Аравис поймали! Наверное, ее пытали, и она нас выдала! Они ждут, чтобы я выскочил, подбежал к Бри и заговорил с ним, и тут-то они меня и схватят. А если не ловушка? Если я затаюсь, а они подождут-подождут да и уйдут без меня? Что же случилось?»

Он укрылся за Усыпальней и стал ждать, терзаясь сомнениями и не ведая, как поступить.

А что же Аравис? С нею произошло вот что. Когда нарнианцы увели Шасту, и она осталась одна с двумя лошадьми (по счастью, хранившими молчание), ей впору было запаниковать. Однако она ни на миг не утратила присутствия духа. Свободной рукой таркина ухватила повод Бри и, провожая Шасту глазами, постаралась унять сердце, стучавшее в груди кузнечным молотом. Едва нарнианцы с Шастой скрылись из виду, она хотела было идти дальше, как вдруг снова — чтоб ему пусто было! — раздался крик глашатая: «Дорогу, дорогу! Дорогу таркине Ласаралин!» Услыхав знакомое имя, Аравис застыла как вкопанная. Прошли четверо вооруженных рабов, за ними — носильщики с паланкином на плечах: шелковый балдахин, серебряные колокольцы, цветочный аромат духов на всю улицу… За носильщиками шли рабыни в богатых нарядах, грумы, посыльные и прочие слуги.

С Ласаралин они были знакомы с давних пор — танцевали на одних и тех же балах, гостили в одних и тех же домах; иными словами, были все равно что в нашем мире школьные подруги. Правда, последний раз встречались лет сто назад: с тех пор Ласаралин успела выйти замуж, и очень удачно — за богатого вельможу, состоявшего при дворе. И конечно, Аравис не могла удержаться от того, чтобы не взглянуть на подругу хотя бы одним глазком.

Их взгляды встретились. Ласаралин мгновенно узнала подругу. Повинуясь сигналу, носильщики остановились.

— Аравис! — вскричала Ласаралин на всю улицу. — Ты ли это? Что ты здесь делаешь? Твой отец…

Решение пришло само собой. Аравис отпустила поводья, ухватилась за край паланкина, подпрыгнула и упала на подушки.

— Замолчи! — яростно прошептала она на ухо Ласаралин. — Замолчи немедленно! Ты должна меня спрятать! Вели своим людям…

— Милая моя… — Ласаралин и не думала понижать голос (ее ничуть не смущали любопытные взгляды, наоборот — она ими наслаждалась).

— Делай что говорю, — прошипела Аравис, — не то мы с тобой разругаемся на веки вечные! Ну пожалуйста, Лас! Вели своим людям забрать вон тех двух лошадей, потом опусти полог, и пускай нас отнесут куда-нибудь, где меня не найдут. И поскорее!

— Ладно, душенька, ладно, — отозвалась Ласаралин. — Вы двое, возьмите лошадей таркины, — приказала она рабам. — Домой! — Это уже носильщикам, — Дорогуша, ты и вправду хочешь опустить полог? Сегодня так жарко…

Аравис резким движением задернула полог, и они с Ласаралин очутились в душноватом сумраке шелкового балдахина.

— Никто не должен меня видеть, — пояснила она. — Отец не знает, что я здесь. Я сбежала из дома.

— Душенька! — воскликнула Ласаралин. — Как романтично! Умираю, хочу все услышать! Между прочим, ты сидишь на моем платье. Будь добра, привстань. Спасибо. Это совсем новое платье. Оно тебе нравится? Я купила его…