В. Бирюк - Волчата

Как «гайку затянул» — на кирпичи идут раздолбаи, как по-отпустил — старики и старухи. Старость здесь, как и во всём Древнем Мире и Средневековье считается с сорока лет. Седина появилась — уже дед. «Седина в голову — бес в ребро» — русская народная мудрость. И у меня — также. Только вместо беса — дубина от Христодула.

Народ у меня в вотчине не глупый: что мне попадаться нельзя — поняли. Хотя и не с самого первого раза. Потом — повторение, как всем известно — оно же мать! — стали понимать это часто — каждый понедельник очередная команда куда-то отправляется. Даже процедуру отработали до рутинности. Хрысь с утра в воскресенье разнарядку зачитал, в понедельник с утра команду осмотрел, отправил. А через часок и я со своими подъезжаю. В бронях, естественно.

Хрысь не зверствует, но должников не забывает — записывает. «Написано пером — не вырубишь и топором» — русская народная мудрость. Правда, более позднего периода — перьями здесь ещё не пишут и бумаги нет. Но мудрость туземцами — воспринимается. Тем более радует — прогресс века на два, минимум.

Между делом накрылся Великий пост. «Медным тазом».

— Это у тебя чегой-то в котле? Каша с мясом?! Низя! Поститься надобно!

— Постись, дядя. Вот тебе хлеба горбушка да воды ведро. А будешь на лесоповале топором лениво махать — ещё на две недели оставлю. Церковь православная дозволяет не держать пост беременным, болящим и по путям странствующим. Ты с подворья своего вышел? — Всё, ты уже путешественник. Греха уже нет. А хочешь с голодухи сдохнуть — твоя воля.

Особо благочестивых… их и так-то было немного, а скоро и вовсе не стало. Наоборот: я смотрю, мужички начали на работы напрашиваться. Голодновато у «пауков» в эту зиму получается. Вот они и норовят на мои харчи хоть на пару недель.

Отдельно аборигены поняли — нельзя врать насчёт болезни. Был тут один такой:

— Ой не могу, ой заболел. В заду чегой-то. Ни сесть, ни повернуться, ни вздохнуть, ни…

— Да ну? Поехали к Маране.

Приехали. Посмотрела наша «бегающая богиня смерти» страдальцу в задницу. Понюхала, послушала, повздыхала.

— Ай-яй-яй. Будем лечить.

И чем-то мужику в задницу плеснула.

И его сразу не стало. Громко и быстро.

Потом мы его за забором нашли. В сугробе. Задницу отмачивает. И поёт… акапельно. Хором. Сразу на три голоса. А что ж вы хотите? Скипидар прямо на слизистые… даёт длительный, хорошо запоминающийся эффект.

Откуда скипидар? — А из смолы. Я же рассказывал, что мы смолокурню поставили. А уж на крышку приспособить отводную трубку, да охлаждать её снегом… Из неё этот самый скипидар и капает. Называется — «сухоперегонный», в отличие от «живичного», который гонят из смолы («живицы»), собранной с живого дерева.

Я туда, на смолокурню, двух одноногих мужичков поставил. Из «пауков» этим летом волхвами покалеченных. А чего? Ходить далеко не надо — сиди себе на месте, да топориком тюкай. По пням сосновым, которые тебе из леса привезли.

Мужички — радые. Так-то, по крестьянским делам на одной ноге не наскочишься. У обоих все осенние дела наперекосяк прошли. Мало того, что у «пауков» вообще свой хлеб к Рождеству закончился, так у этих, у калечных — ни сена, ни дров, ни птицы набитой, ни рыбы наловленной.

Сколько я таких же повидал в своей России! Особенно — в девяностых. Когда всё вокруг рухнуло и ты вдруг — безрукий, безногий, безмозглый… Неудачник. А «удачники» — бандиты, воры, проститутки… Сколько тогда нормальных, толковых мужиков спивалось, вешалось… Просто мёрли. От бессмысленности и противности жизни. Жизни в такой России.

А у меня — всё есть! Даже смысл их жизни. Вот, костыли правильные, по минздраву, срукодельничал. А то здесь только клюкой подпираться умеют. За их работу — корм даю. Опять же — жильё, спецодежда… Конечно, пришлось обоим ошейники одевать. Семейства и их самих пропустить через полную санобработку. Не сколько для чистоты, сколько для порядка, проверить на «избоинность». И бабы у обоих к Меньшаку побегали. Теперь вот с животами ходят. Мужички сперва кривились… Но — «детей даёт бог». А уж посредством кого он свою божескую милость выражает… Лишь бы были здоровенькими.

Интересно получается: покалеченный, ущербный человек к крестьянскому труду не годен. И толпы инвалидов наполняют дороги и города средневековья. Ведь как-то они кормятся. Пуда три-четыре хлеба в год, как минимум, каждый съедает. А откуда? Из поданного да краденного?

Основной мусульманский налог, прописанный даже в Коране, 20 % от дохода, должен идти на содержание бедных, на прокорм именно таких, трудо-неспособных, людей. Христианская десятина предназначена, прежде всего, именно для раздачи милостыни. Иначе эти люди либо умирают, заражая всё вокруг своими разлагающимися трупами, либо превращаются в озверелую голодную толпу, подобную толпам разного рода зомби, описываемых в фантастических кошмариках 21 века. С последующим неизбежным ростом уровня эпидемиологической опасности.

Но стоит только внедрить индустриальный подход, с его достаточно узкой специализацией работника, как для массы калечных людей удаётся найти подходящее им, по плечу, с интересом, занятие.

Вот у меня на глазах два задолбанных жизнью мужичка, замученных болями своими, тяжёлыми, безысходными думами, унижением собственной непригодностью и неспособностью, необходимостью постоянно просить соседей, заранее понимая, что отдать взятое в долг или отработать — не удастся, превращаются в нормальных, уверенных в себе, деловитых мужчин.

Странно: в Средневековье социальные и экономические катаклизмы бьют больнее всего по детям, старикам, женщинам. А в 20–21 веке — по детям, старикам и мужчинам. Похоже, что в пост-индустриальных обществах по-новому сказывается разница в физиологии между мужчинами и женщинами.

Здесь я не про то, про что вы подумали, а про то, что 30-процентное превышение количества горизонтальных связей в мозгу у женщин становится более существенным фактором выживания, чем такое же превышение мышечной массы у мужчин. Впрочем, нарастающая феминизация мужчин и маскулинизация женщин постепенно уменьшают это различие в способности к выживанию в новых социально-технологических условиях.

Город мой Всеволжск изначально ставился вдовами, да сиротами, да калеками, да убогими. Со всей Святой Руси собирались ко мне такие. Кто своей волей, кто неволею. По суждению моему — пока у человека на плечах голова ясная, хоть какая бы беда с ним не случилася — дело ему у меня найдётся. Мне, привычному по первой своей жизни зарабатывать головой — сиё казалось нормальным. Но для местных даже и мысль такая — калечному кормиться с труда своего — была новизной великой. Они у меня милостыни просили, а я им дело давал. А уж любо им это или нет… Кто сам пришёл, да службу у меня попросил — тому по спросу дал. А кого за ворот тащат, кому из всех дел — жрать сытно, да спать мягко, да на паперти гундосить… «Кто первый — того и тапки». Остальные — и по морозу босиком.