Элеонора Раткевич - Деревянный Меч

Он двинулся вперед, оглядываясь по сторонам скорее чтобы восхититься, нежели чтобы сообразить, куда же ему идти. Через несколько минут солнце скрылось, небо вновь подернулось пеленой облаков, тени вновь исчезли, исчезло и очертание горных вершин на небосклоне. И Кенет с еще большей остротой ощутил, что бредет сквозь чей-то сон – знать бы только чей?

* * *

Сон видел кузнец Толай. Ему снилось, что он никак не может разжечь огонь в своем горне. И тогда он отправился на поиски другого огня, который даст рождение новому Богу. Он нес в свой горн солнечный свет с озаренных вершин, но свет умирал на черных углях. Он нырял в Горячее озеро и поднимал тайный жар с его дна, но уголь оставался мертвым и холодным. Толай снова вышел на поиски и увидел, как по перевалу Рукоять Меча подымается сияющий исполин с огромным белопламенным мечом. Не снег скрипел под его ногами – сами горы проминались под ним, как нехоженая снежная целина. И кузнец Толай понял: вот он, долгожданный огонь, который возвратит к жизни остывший горн. Нет огня жарче, чем кровь его сердца – если удастся ее добыть. Кузнец шагнул навстречу исполину, положил руку на рукоять ножа – и проснулся.

* * *

Сон видел и предводитель клана Птичье Крыло Урхон. Что-то огромное, невыразимо могущественное надвигалось со стороны перевала Рукоять Меча. Он изо всех сил пытался разглядеть обладателя грозной мощи, но снег падал на Горячее озеро и подымался вверх густым туманом – ничего не увидишь, хоть глаза себе вырви. Скрытое туманом могущество приблизилось, и внезапно Урхон услышал из тумана предсмертный крик своего сына. Урхон выхватил меч, яростно ударил невидимого врага – и проснулся, обливаясь холодным потом. “Надо будет пойти к Донгаю, – подумал Урхон, еле переводя дыхание. – Пусть истолкует, что мне привиделось”.

* * *

Кузнец клана Птичье Крыло Донгай тоже увидел сон. Перевал Рукоять Меча содрогнулся, и с плеча Кузнец-горы обрушилась лавина. Она пела. Над горами грохотала песнь о мужестве поверженного врага, воздавая ему хвалу, как должно по обычаю. “Не было у меня врага храбрее тебя, о Урхон. Твоя сила была велика и неколебима, как подножие горы, а твое мужество больше этого мира, о враг мой. Я никогда не забуду твоей отваги, о Урхон, и моя скорбь о ней переживет меня…” А потом на снег перед Донгаем упало несколько капель крови, и он понял, что это кровь Урхона. Ужас осознания и пробудил Донгая.

* * *

Не было в горных кланах ни одного человека, не увидевшего во сне, как что-то надвигается со стороны перевала Рукоять Меча – огонь, кровь, смерть или просто неведомое могущество. И не было ни одного Бога, который не видел во сне идущего по перевалу Рукоять Меча. Но ни один из Богов не смог рассказать людям о своем видении: испокон веку сны толкует Творец Богов, а с самими Богами о своих снах люди не советуются.

Пожалуй, никто из равнинных жителей не знал горцев лучше, чем каэнский массаона Рокай. Всякий раз, когда они спускались с гор в Каэн, как того требовал обычай, массаона выносил решение разумное и тщательно взвешенное. Его неизменная справедливость снискала среди горцев заслуженное уважение. Горцы без особой охоты пускали к себе чужаков. Даже торговцам не дозволялось подниматься выше предгорья: вся торговля велась в установленное время у перевала Кабанья Холка, но тех, кому разрешалось взойти хотя бы на перевал, можно было пересчитать по пальцам одной руки. Массаона – один из немногих – удостоился приглашения в горы и несколько раз побывал там. Гостил он в разное время у разных кланов – хотя и недолго, но об обычаях горцев он кое-какое представление получил. И чем больше он узнавал об этих людях, тем меньше понимал их. Познакомившись с горцами поближе, он понял, что житель гор – отнюдь не мрачная страхолюдная особь из сказок, которыми обитатели равнин путают своих непослушных детей. Но отчего эти веселые смешливые люди с такой легкостью хватаются за ножи, массаона понимать перестал. Он узнал, что горцы превыше всего почитают мечи – если перед горцем встанет вопрос, сохранить ему свой меч или свою жизнь, он лишится жизни, не раздумывая. Но даже самые лучшие мечи работы самых знаменитых оружейников империи, выкованные на равнинах, вызывали у горцев в лучшем случае равнодушное любопытство, сдобренное разве что самой малой толикой уважения, – а вот этого уже массаона в толк взять не мог. Горцы упоминали в разговоре своих Богов с таким благоговением, какое редко встретишь у жителя равнин, – но ни одного изображения Богов массаона так и не видел, и ему оставалось лишь гадать, на что они похожи. Словом, массаоне было о чем поведать Кенету, отправляя его в горы. Вот только времени на рассказы у него было недостаточно. Да и знал массаона хотя и многое, но далеко не все. Он не знал самого главного – того, что могло действительно помочь Кенету.

А все потому, что мечи горцев он видел по большей части в ножнах. Вблизи он не видел ни одного обнаженного клинка, и уж тем более в руках эти мечи ему держать ни разу не доводилось. Возможности такой у него не было ни разу – да и с чего бы ей представиться? Верх неучтивости – попросить воина: “Покажи мне твой меч”. А в горах это не просто неучтивость, это прямой вызов. А в устах массаоны даже хуже, чем просто вызов. Горцы свято соблюдают законы гостеприимства, а законы эти гласят: преступивший порог твоего дома находится с тобой в младшем кровном родстве до тех пор, пока не покинет пределы клана. Конечно, не все права настоящего родича гостю доступны, и не все обязанности его действительно обязывают в полной мере, но условным гостевое родство никак уж не назовешь. Оно настолько реально, что гостю соваться на территорию другого, враждебного, клана и думать не стоит – разве что гость решил свести счеты с жизнью, а сам на себя руки наложить побаивается. И если на дом нападут враги, гость обязан защищать его с оружием в руках даже в отсутствие хозяев, даже после их смерти – он ведь принят в клан, хотя и временно. И пока он не уедет, весь клан относится к нему как к дальнему родичу. Поэтому-то массаона не рискнул вынудить кого-либо из горцев извлечь клинок из ножен, хотя и изнывал от желания хоть одним глазом поглядеть, чем отличаются мечи горской работы от равнинных. Бросить вызов любому воину из враждебного клана означало для гостя-родича вызвать резню, задача же массаоны заключалась как раз в обратном. Да и подлостью было бы навлечь войну на тех, кто делил с ним хлеб, отплатив кровопролитием за гостеприимство. А уж попросить показать свой меч кого-нибудь из временных сородичей… худшего преступления и представить себе невозможно! Кланы режутся между собой с редким постоянством, но внутри самих кланов любые распри – святотатство. Того, кто вздумает поднять руку на сородича или даже просто бросить ему вызов, Боги горцев карают страшной смертью. Какой именно – массаона не знал и выяснять ценой собственной шкуры не собирался.