Юлия Сергачева - Кровь драконов

— Он и твой сын… — сердито сказала женщина. — Твоя кровь.

— Не моя это кровь, — осерчав, свирепо огрызнулся муж. — Драконья. Люди верно говорят. Чужак он. Навлечет на нас беду. От него несет ядом…

Женщина в сердцах бросила тряпки на стол. Пока она шла к дверям, ведущим на задний двор, раздражение закипало в ней, мешаясь с усталостью, бессилием и тоской. День за днем повторяется одно и то же. Так и впрямь не может продолжаться дальше. Не стоит обманывать себя пустыми надеждами, малыш никогда не станет таким, как остальные. Надо, наконец, решиться…

Задний двор занесло снегом, и домочадцы протоптали здесь лишь несколько необходимых дорожек. Одна из них, самая широкая, вела к крытой дерюгой, запасной поленнице. Там дежурил светловолосый парнишка, близнец оставшегося в доме. Подождав, пока мать приблизится, он степенно кивнул на щель между забором и ровно уложенными дровами и, дождавшись ее рассеянной улыбки, побежал к дому. Женщина проводила его задумчивым взглядом. Для своих десяти он, и его брат были поразительно рассудительны и молчаливы. Все ее семейство, все девять сыновей и одна дочь были как на подбор неговорливы, но уверенная и степенная молчаливость братьев разительно отличалась от отстраненного, почти потустороннего молчания самого младшего. Кажется, только одна мать и знала, что малыш в одиночестве щебечет, словно птица, заливается переливчатым смехом, как ручеек… И хорошо, что никто не знает. И без того странностей у меньшого хватает, а если бы отец услыхал, как он разговаривает сам с собой!.. Женщина тряхнула головой. Недавнее ее раздражение схлынуло, сменившись щемящей нежностью, и словно почуяв перемену, из-за поленницы выбрался чумазый, худенький, светлоголовый мальчуган лет шести. Старая доха, перешедшая ему по наследству от одного из братьев, болталась на тщедушном тельце, как балахон на огородном пугалище. Прозрачные серые глаза-плошки глянули вопросительно. Бледная тонкопалая ручонка, словно птичья лапка, высунулась из широкого рукава и протянула что-то матери:

— Мам, это тебе…

Женщина взяла машинально, не спуская глаз с сына. Как и все остальные, он был беленьким, голубоглазый, светлолицым, но в отличие от крепышей-братьев, даже в этом возрасте плотных и неторопливых, младший был худощавым и порывистым. Там, где они шли, малыш предпочитал бежать, а уж если они бежали — он летел… Чужой… Другой, даже внешне… И в кого ты такой уродился, дитя?.. Что случилось с густой кровью твоего отца? Или не хватило ее силы на тебя, последыша? Или мать, пока носила тебя, слишком долго смотрела на ночное небо с драконьим созвездием? Знать, правду говорят люди, отравила драконья кровь тебя…

Она почувствовала, как влагой наполняются глаза, и опустила взор к рукам, зажавшим деревяшку, подаренную сыном. Деревяшка была непростой. Вырезанная умело и ловко, словно опытными руками взрослого мастера, а не тупым ножиком шестилетнего ребенка, она преобразилась в нечто странное и удивительное. На нее хотелось смотреть. Ею хотелось любоваться. Она приковывала взгляд, хотя никто сразу бы и не догадался, что хотел вырезать юный умелец… Любовь к резьбе по дереву перешла от отца ко всем детям. Вся деревянная утварь в доме была резана либо отцом семейства, либо его учениками-сыновьями. Даже дочь, случалось, баловалась резцами. И на ярмарке за семейные изделия платили хорошо, любуясь качественной работой… Поначалу отец радовался, когда и младший пристрастился к резьбе, подсовывал ему чурки получше, правил руку. Да только малыш и тут отличился. Когда остальные резали ложки да подставки, он извлекал из дерева такие чудные штуки, что взрослые только руками разводили… А вскоре и соседи заговорили, что бесовские те штуки, оторваться от них невозможно, странные они…

— Как хорошо, сынок… — с трудом выговорила женщина, лаская пальцами деревянную фигурку. Ей больше хотелось приласкать сына, но она не решалась. Ненароком муж выглянет, разгневается…

— Ты не плачь, мам, — серьезно сказал мальчик, заглядывая снизу ей в лицо. — Я знаю, ты не хочешь меня отдавать, но так будет лучше и тебе, и папе, и всем другим…

Вот теперь он говорил с присущей всему семейству рассудительностью, но она напугала женщину больше всего. Мать вскинулась встревожено:

— О чем ты?

— Я слышал, как вы разговаривали тем вечером, помнишь, когда соседка приходила жаловаться за курицу?.. И потом дядька приезжал из города. Ты не захотела меня отдать, хотя папа и согласился… — шестилетний мальчик говорил спокойно, но губы его дрожали помимо воли. — Дядька тот потом говорил со мной, помнишь? Он обещал, что там мне будет хорошо, и обижать меня не будут…

— Разве тебя здесь обижают? — упавшим голосом спросила женщина, и утихшая спина вновь заныла томительно, зло, в унисон с сердцем.

Мальчик мотнул головой, не глядя на мать. И было в этом красноречивом жесте слишком много несказанного. Нет, напрямую малыша никто не обижал. Отец его был груб и гневлив, но детей, во всяком случае маленьких, не бил. Да и за старшими братьями не водилось ничего подобного. Рукоприкладство каралось жестоко. И тем весомей прозвучала сегодняшняя угроза из уст ее мужа… Но разве обязательно бить человека, чтобы дать понять ему насколько он чужой, ненужный, другой?

Мальчик обвил руками шею матери, всхлипнув жалобно, по-детски, как и положено шестилетнему. Мать прижала его к себе, крепко, прощаясь, зная, что все уже решено. Осталось только вернуться в дом и поискать припрятанный клочок с именем. Того самого горожанина, что приезжал недавно. Может, и верно, так будет лучше для всех… Вот только сердце болит.

Женщина поднялась, по-прежнему прижимая сына к себе, не замечая привычного стенания спины, и повернулась, намереваясь отнести плачущего мальчика в дом, когда что-то темное зацепило ее взгляд. Словно мелькнула гигантская, смутная тень. Наклонилась над ними, заслонив небо. Всмотрелась пристально, равнодушно, оценивающе… Зашелестели деревья, осыпая сухой снег с ветвей, когда тень прошла рядом, незримая, но ощутимо мощная. Мальчик встрепенулся, взглянул куда-то смутным взором, прошептал невнятно: «Мам, это дракон?..»

Женщина не ответила. Ей хотелось бежать, но она заставила себя идти к крыльцу почти спокойно, не сбиваясь и не спотыкаясь, чувствуя спиной иную силу, которая, вроде бы, сгинула, едва ее нога нащупала первую ступеньку. Но так только кажется…

— Кир, куда ты? А репетиция?..

Возглас понесся следом, истаивая и теряясь бесследно.

Все еще живо помня реакцию дракона на успешную попытку воспользоваться его услугами в качестве транспортного средства и соблюдая негласный, но отныне навсегда нерушимый договор никогда не повторять ничего подобного, я увел из конюшни Гнезда лошадь.