Юлия Сергачева - Кровь драконов

Чужие взгляды, как крюки зацепили и держат намертво.

«…давай еще! Веселее! Захватистее!.. Жги, музыкант!.. Еще, еще, еще!..»

И уже неясно, кто кого ведет. Я — их или они — меня. Волокут за собой, как на аркане, своей неуемной и беспощадной жаждой. Заставляя подыгрывать безумным пляскам. Рвать по живому мелодии, чтобы создать феерических и сиюминутных паяцев, для развлечения и увеселения потных, раскрасневшихся, оскаленных… Которым бы попроще и повеселее.

Бьется протестующе разгневанный дракон…

Душная злая тьма растеклась боязливо, отступила под напором взгляда серьезных, задумчивых сине-сиреневых глаз незнакомки. Полуоглушенный усталостью и несколькими стаканами жгучей дряни, подсунутой кем-то невидимым, я с трудом встряхнулся, попытавшись сфокусировать внимание. Реальность плыла и ускользала. Призрачные люди, смутные тени, неверные огни… Незнакомка стояла совсем близко от сцены, словно не замечая толчеи. С небрежным рассеянным высокомерием стряхивала с плеча чужие потные руки. Одним холодным взглядом отпугивала слишком настойчивых. И снова смотрела на сцену. К этому моменту, она кажется была единственной, кто действительно слушал мою игру. И легкое презрение, сквозившее в ее странных глазах заставило меня наконец остановиться. Это следовало сделать еще часа два назад, когда ушла Джеанна, озадаченно и обеспокоено заглянувшая мне в лицо. Но я был уже слишком пьян, чтобы замечать подобные мелочи и слушать голос разума. К тому же разгоряченная публика требовала еще и еще…

Я махнул рукой остальным музыкантам, поддержавшим меня после ухода Джеанны, и с трудом удерживая равновесие, спрыгнул со сцены. Слушатели протестующе взвыли, но я только машинально улыбался, выискивая среди них задумчивую незнакомку. Кажется, вон там мелькнул ее светлый плащ…

Холодный свежий воздух обжег глотку, хлынул в легкие, изгоняя дым, ароматы духов и потных тел. После резкой чересполосицы света-тени «Мышеловки» царящий на улицах города сумрак ласкал взгляд мягким бархатом. Даже многочисленные в центре фонари не царапали глаза, а дружелюбно подмигивали, полускрытые матовыми плафонами.

Наступившая ночь подстегнула горожан, и улицы оживленно кипели, несмотря на промозглость и вновь нахмурившееся небо, обещавшее очередной дождь. Я мгновенно потерял незнакомку и теперь растерянно озирался, пытаясь угадать направление. В глазах у меня двоилось и количество возможных вариантов пугающе увеличилось.

Поток людей увлек за собой, закрутил в водоворотах, потащил куда-то. Со всех сторон доносилась музыка, пение, громкие голоса. Светились только верхние окна домов, а нижние были предусмотрительно прикрыты ставнями. Магазины и лавки уже закрылись, но зато гостеприимно распахнулись двери забегаловок и пивных. Городская стража извлекала из недр одного из таких заведений орущего и бьющегося аборигена. Абориген ловко сопротивлялся. Потребовалось совместное усилие стражников и вышибал бара, чтобы оторвать его от косяка. Зеваки наслаждались зрелищем и давали ценные советы потным и красным от трудов и раздражения главным участникам действа.

Что-то светлое мелькнуло справа, свернув под арку между домами, и я забарахтался, выбираясь из толпы и устремляясь следом. Арка вывела на соседнюю улицу, где было чуть темнее, но так же шумно и людно. Отыскать в море единственную серебристую рыбку было немыслимо. Я разочарованно поплелся по тротуару, изредка налетая на добродушных и не очень горожан и стараясь не особенно петлять. Дома вокруг взметнулись на немыслимую высоту и сомкнулись над головой куполом. Огни факелов переливались и плыли. Люди и нелюди скалились улыбками и гримасами. Новые и новые арки, подворотни, проулки заглатывали меня жадными зевами, и вскоре я окончательно потерял и без того смутное представление о своем местонахождении. Я уже никого не искал, а просто брел, надеясь не упасть. Возбуждение схлынуло, оставив обнаженными острые осколки разочарования…

Десятка три призрачных зеленоватых огней закружили меня хороводом.

«Они несут смуту и беспокойство… Смерть им!» — пронзил ватную тишину зловещий голос.

«Они злы, безжалостны и коварны… Смерть им!» — вторил ему другой.

«Они чужие и опасные. Им нет места среди нас… Смерть…» — вопил третий.

Круговерть странных, невероятных фигур со звериными и птичьими головами повела меня. Я никак не мог понять, не снятся ли мне эти недобрые существа с мрачно пылающими глазами в провалах глазниц. Все они что-то непрерывно твердили, шептали, напевали — немелодично и неритмично, зато с воодушевлением. Они все время двигались, и трепещущие огни факелов пятнали их угольными мазками теней. Они не причиняли вреда, наоборот спешно расступались передо мной, но немедленно смыкались за спиной и словно направляли, настойчиво подталкивая к центральному костру. И я, недоумевая, приблизился, рассматривая огонь, в котором горело что-то смутно знакомое, уже потерявшее четкие очертания, но все еще узнаваемое…

«Дракон!» — подсказал внутренний голос. — «Это горит дракон…»

Деревянная игрушка, какие продают в магазинах для детей. Стилизованное изображение легендарной твари, имеющее с настоящим драконом лишь условное сходство. Но игрушка была завернута в настоящую и оттого плохо сгорающую куртку всадника. Металлический значок на рукаве почернел от копоти.

Я в смятении обернулся, но ни одной звероголовой фигуры рядом уже не было. Я остался в одиночестве, в захламленном дворе какого-то старого дома, наедине с умирающим огнем…

Издалека город на фоне призрачно-серебристого неба казался изумительной сложности чеканкой на старой гравюре. Едва угадывались изящные абрисы башен и плавные закругления куполов, зубчатые линии крыш и росчерки высоких арок… Все словно бы только намечено легкими взмахами резца мастера, слегка вытравлено кислотой или почти стерто от времени. Медленный, редкий дождик размывал четкие грани, смешивал тени, растворял краски…

Только металлически отблескивающая игла Гнезда казалась яркой, отполированной, натертой до зеркального сияния, выпадающая из общей акварельной неопределенности деталь, а может, ось, некоторой все держится…

«И почему здесь всегда так сыро? — вяло размышлял Робьяр, пытаясь поудобнее устроиться на жесткой скамье повозки, — Или мне везет заставать город в такой неприглядной размытости?.. Или дело не в дожде?»

Возница посмотрел на одинокого пассажира, прокашлялся деликатно.

Сейчас заговорит, — с легким неудовольствием догадался Робьяр.

— Осень в этом году больно сырая выдалась, — словно прочитав мысли Робьяра, произнес важно возница, слегка развернувшись и скосив на сидящего позади пассажира темный, упрятанный под навес всклокоченной брови, блестящий глаз.