Антон Мякшин - Домой, во Тьму

Эта мысль вдруг напугала мальчика. Он стоял, привалившись спиной к закрытой двери, надежно отрезавшей его от затхлой темноты; стоял, восстанавливая дыхание, глядя на согбенную спину священника, припавшего лбом к массивной гранитной плите надгробия.

Потом перевел взгляд вверх.

Высоко-высоко, прямо в куполообразный потолок был врезан витраж в виде креста. Лучи утреннего солнца, проходя сквозь красно-желтые стекла как сквозь горящую листву осенних деревьев, наполняли часовню доверху чистым светом. Вкруговую по стенам, на уровне выше человеческого роста, были укреплены бронзовые подсвечники, выполненные в виде миниатюрных мечей, видимо символизирующих сущность воинственного Святоборца. На них, на бронзовых клинках, торчащих из стен, стояли свечи, которые, очевидно, никто никогда не зажигал – света в часовне было достаточно. Топорик в который раз подумал, что хоть он уже и неплохо знает Императорский дворец, но того места, где купол часовни Герлемона Святоборца выходит на поверхность, найти никак не может. А когда входишь сюда из душной и жуткой темноты, будто попадаешь в другой мир, прозрачный и светлый, даже немного нереальный. Словно по подземным коридорам оказываешься прямо в Поднебесье.

Минуту мальчик рассеянным взглядом обводил покрытые фресками стены часовни (там, на фресках, могучий Святоборец, обнаженный, окутанный алым пламенем, с большим крестом в правой руке и мечом – в левой, гнал сонмы черной нечисти в зияющую яму, откуда вырывались острые огненные язычки). Мастерство неизвестного художника поражало. Фигура Герлемона, выписанная со всей тщательностью, нисколько не условная, проработанная в мельчайших деталях, казалась совсем живой. Странно было только то, что все остальное на фреске выглядело гораздо менее реальным. Словно весь свой талант, и время, и силы мастер употребил именно на изображение Святоборца, а все прочее дописывал будто нехотя. Янас отвел глаза от Герлемона и тут снова перебросил на него взгляд: ему почудилось, что пламя, одевавшее святого, шевельнулось, длинные языки стронулись с места, колыхнулись, переливаясь один в другой.

И снова замерли.

Мальчик моргнул. Наваждение пропало, но почти неощутимое чувство, что оно вот-вот вернется, – осталось.

Янас мотнул головой и шагнул к Батею.

Священник не пошевелился, словно не услышал стука шагов. Топорик подошел ближе и опустился на колени рядом с Затеем. Перекрестился. Отец Матей, закрыв глаза, руки сложив на груди, молился: беззвучно шептал святые слова. Лицо его, лбом упиравшееся в гранитный бок надгробия, густо побагровело от прилива крови. Сколько часов он уже стоит так, не разгибаясь?

Поднявшись на ноги, Топорик кашлянул.

Отец Матей вздрогнул. Задрал голову, увидел мальчика и, подавшись назад, неловко упал. Янас помог ему встать.

– Утро уже… – удивленно проговорил Матей.

– Давно ты здесь? – спросил его Топорик.

– Д-давно… – ответил священник, озираясь по сторонам. – Не помню, сколько…

Он сел прямо на пол, разминая обеими руками затекшие ноги. Топорик опустился на корточки.

– Что случилось? – проговорил, морщась, отец Матей.

– Что?

– Ты ранен?

– Да, – нахмурился мальчик. – Ничего серьезного. Другим повезло меньше.

– Опять, – вздохнул проповедник. – Сколько на этот раз?

– Трое.

– Трое… Оно становится сильнее.

– Да. Ты знаешь, оно… сегодня ночью оно принимало форму человека. Получилось не совсем похоже, но…

– Это плохо, – серьезно проговорил отец Матей. – Это на самом деле плохо. Если оно создает подобие окружающего его мира, значит, нет надежды, что оно рассеется в скором времени.

– Оно боится креста и слова Господня, – сказал Топорик.

– Да, потому и не смеет проникнуть в эту святыню, – согласился Матей и неожиданно усмехнулся: – Должно быть, ты думаешь, что я прячусь здесь от тумана?

– Ничего такого я не думал, святой отец.

– Ну, не ты, так остальные… Это не так, сын мой. Вовсе я не прячусь. Я… пытаюсь подготовиться.

– Как это? – помедлив, спросил Янас.

– Потемнеет небо среди ясного дня, – заговорил священник, – низвергнется из сумрака небосвода пылающая звезда, разобьется о земную твердь, зальет все огнем, разбросает семена черной смерти. Половина людей умрет в муках, а выжившие восстанут друг против друга, истребляя брат брата, сын отца; и тогда из кровавого моря выйдет Зверь – обличьем человек, – несущий Ключ от ночи и смерти…

– И наступит царство Тьмы!.. – продолжил Топорик.

Священник отрицательно покачал седой головой:

– Ты уже не раз слышал это раньше, правда? Все знамения исполнились… Кроме последнего.

– Николас… Ключник силен, – произнес мальчик. – Но часовню охраняют более полусотни воинов. Ему нужно будет очень постараться, чтобы проникнуть сюда. А он ведь тоже смертен. К тому же… – Янас осекся и не стал договаривать. – У меня есть мой топорик…

– Однажды его уже убивали, – сказал на это отец Матей, предостерегающе выставив руку ладонью вперед. – И я думаю, это было не в первый раз. Но неважно… Не о том я хочу сказать тебе. – Священник оглянулся, будто рядом был кто-то, кто мог его подслушать. – Сейчас ты поймешь меня, сын мой! Я видел святые письмена! – наклонившись к Янасу, прошептал он. – Я своими глазами видел письмена! Из епископского хранилища. Оно здесь, во дворце. Те самые письмена… Теперь каждый может повторить их слово в слово. И про темень среди ясного дня, и про пылающую звезду, и про черную смерть, и про братоубийственную войну, и про него… про того, кто несет Ключ от ночи и смерти… Только… знаешь, что, сын мой?

Топорик недоумевающе смотрел на старика. Молчал.

– В письменах ни слова нет о конце света! – совсем неслышно прохрипел Матей, жарко дыша мальчику в ухо. – Ни слова о грядущем царстве Тьмы. Пророчество обрывается обещанием пришествия Ключника. Неожиданно, правда?

– Я… Не понимаю…

– Сейчас нельзя сказать – народ ли домыслил пророчество до логического завершения или братья-церковники решили, что так будет понятнее и внушительнее. Главное, что исказился смысл святого пророчества! Знамения предвещают лишь приход Ключника – и ничего больше! Пророчество не говорит ничего о том, что будет, когда Ключник откроет Врата. Из кровавого моря выйдет Зверь – обличьем человек, – несущий Ключ от ночи и смерти… И все. Дальше – пустота. Вот почему мне страшно.

– Святой отец!

– Погоди, не перебивай! Письмена не могут лгать! Не могут что-то недоговаривать! Они точны и совершенны, ибо переданы нам, людям, для того, чтобы упредить нас! Для того, чтобы помочь! Но это… То, что я нашел в хранилище епископа… Эти истинные письмена – будто страница, вырванная из огромной книги.