Юлия Горишняя - Слепой боец

Многого еще нельзя. Во всяком случае нельзя человеку, чьи силы не больше, чем обычные людские силы, и если чудо не поможет ему… и чуда не будет. «Если даже Кужар, властный творить тоже черные свои чудеса, предложит их мне, — думал настоятель, — я их не приму».

Настоятель был человек старинного закала — воспитанный в убеждении, что Темный Владыка в любое время может шагнуть в дверь; и он даже верил в историю о том, как восемьсот лет назад к его предшественнику Лжец почти год приходил по ночам, ведя спор об обреченности чистых сворачивать на пути зла. Легенда говорит, что он являлся в обличий молодого придворного в щеголеватых одеждах (в те времена придворные гащивали в монастыре); речи его были больше хитры и остроумны, чем мудры.

«Я не приму Темных чудес, — думал настоятель. — Что с того, что мы на грани возможности привести дело его в мир? Разве тот, кто сделал шаг в сторону, обречен на второй, и на следующие? Разве губящий себя навек обязан делать это как можно черней?»

Любая, достаточно большая собою, вещь, поднимаясь в воздух, отдается во власть воздуха, Неподвластного Человеку, — камень и облако, птица и стрела. И пусть завтра все окажется во власти стихии «воздух» и ее законов, незыблемых, как любой закон. Настоятель был итдалангом Вармуна некогда — до того как мудрые итдаланги избрали его; он давно уже минул то место дороги, за которым четыре пути снова сливаются вместе, — но слово «закон» все еще отзывалось в нем особенно, как отзываются запахи родного дома, песни, которые слышал ребенком, отзывалось, хотя сам он этого не замечал.

Он пересекал двор на пути к дверям храма, и — странное дело! — шаги этого одинокого старика казались слышны каждому вокруг не менее, чем ежели бы тут проезжал царь со свитой, гарцующей на золотогривых конях.

Шаги были упруги и сильны, вдруг подвергая сомнению возраст, в котором признавались костлявые, иссохшие руки и пергаментная кожа, обтянувшая лицо. О настоятеле нельзя было сказать, что он «обрезал свою косу», ибо он был лыс, как в тот день, когда появился на свет; и лопатка для разгребания огня, священный знак его достоинства, как у любого итдаланга, колыхалась в такт шагам на его поясе, похлопывая по некрашеной юбке того же покроя, как у всех.

Огромный черный портал северных дверей Храма Огня принял его; и — может быть — настоятель не обратил свои мысли к этому, но то ведь был именно северный вход, вход со стороны Вармуна.

Вокруг всего Храма, поднимаясь один над другим, идут гигантскими ступенями уступы; числом их двенадцать. Четыре стороны Храма образуют собою квадрат, и в середине каждой из сторон возведены двери, открывающиеся в часы богослужений и в дни Обрядов, когда из Храма выносят наружу Огонь. Кроме того, их открывают и в некоторые иные, особые дни. Настоятель повелел открыть двери в Храме сегодня, на рассвете, как раз незадолго до мгновения, когда «Крепконосая» встретила свою судьбу.

С обеих сторон от каждой из дверей на первый уступ поднимаются лестницы, позволяя людским шагам проникнуть туда; на пути ко второму уступу эти два потока ступеней сливаются вместе, как ручей, и дальше уже ведут до самого верхнего уступа нераздельно. Войдя на уступ, вы можете обойти весь Храм кругом, между статуями, расставленными ближе к краю террасы, и рельефами на стене следующей террасы, возвышающейся с другой стороны. Потом вы можете подняться уступом выше — и там вас снова встретит лента рельефов на облицованной базальтом стене, и цветные мраморы и туфы улыбнутся вам цветами и травами, птицами, поющими среди ветвей, и людьми, работающими в полях, сценами из героических сказаний, танцами небесных духов — ясноликих красавиц в одеяниях с длинными рукавами, шествиями придворных, пирами и увеселениями, сплетениями тел воинов в неистовствах битвы, сказками о демонах и зверях, чудовищами, сцепившимися в схватке, орнаментом из цветочного, и лиственного, и звериного тысячеобразия, — а по контрасту с этой непрерывной, кипящей, буйствующей, льющейся сплошною лентой жизнью еще большим покоем и ясностью встанут рядом с вами одинокие статуи благих духов, замершие одна в трех шагах от другой, с правильностью, поражающей глаз. Разглядывая удивительные повести рельефов, можно бродить так снаружи Храма целый день, и другой, и третий. Но увы — в те дни на террасах Тысячи Шагов, с западной и северо-западной стороны Храма, многое было повреждено, и разбитые куски рельефов, как раны, обжигали сердца горечью.

Статуи пострадали меньше. Они были всего лишь из хрупкого известняка, но зато обложены мешками с песком, ради заботы о них в тяжкие дни того лета.

Об одних из этих статуй было известно, кто изготовил их; о других — нет. Случалось, какой-нибудь деревенский резчик приезжал сюда, жил в монастыре то время, какое требовалось ему для работы, и возвращался домой, не оставив даже своего имени, счастливый уже тем, что сумел послужить благим духам. Особенно много таких статуй было на нижних террасах. Быть может, они были вырезаны и простодушно — но от души. Все статуи были окрашены как подобает, и ежегодные праздники подкрашивания их бывали иногда популярны, особенно для некоторых. Проходя по террасам, вы могли увидеть у подножия базальтовых круглых лунок-парган, в которых стояли эти статуи, подношения — иногда скромные, иногда не очень: это паломники, проходя здесь, всходили на Храм и разговаривали со своими любимыми духами, как могли.

А духов было здесь бесчисленное количество — и статуй их, и их самих, вьющихся с улыбкой вокруг. Да, без сомнения, так — а иначе для чего же тут Храм? Духи земли, воды и источников, руд и камней, ремесел и злаков, духи здоровья и выздоровления, благополучной дороги и богатства, духи доброго пробуждения поутру и духи сладостей ложа, духи зачатия — а как же без них? И духи, сопровождающие ребенка на пути ко взрослению, духи домашнего огня и духи, охраняющие рынки и судилища, духи гор, величественные и мудрые, и смеющиеся духи праздничных кушаний с клубеньком «сахарного корня» во рту — все они были тут… ну может быть, и не все, ибо всем не хватило бы места. Даже на террасах Тысячи Шагов. Некоторые, однако, были изображены не один раз, в нескольких своих обличиях и с различными атрибутами. И вот так, поднимаясь с уступа на уступ, вы доходили наконец до последнего, двенадцатого. И там наконец встречали вас Четверо, которым подвластны все эти бесчисленные сонмища, Четверо, которых зовут еще «атрайи» — помощники. Десять статуй с каждой из сторон Храма являют вам десять обликов каждого из них. Они не были закрыты мешками или чем-нибудь еще. Но ни одна из них не пострадала; может быть, это чудо, а может быть, и нет.

Северная сторона отдана Вармуну. Уже сказано, что он — повелитель подземного пресного океана. Вармун — воплощенная справедливость, одежды его сини, и потому мирские судьи тоже одеваются в синий цвет. В деревнях, городках и на дорогах именно к странствующему далангу из служителей Вармуна обычно обращается простой люд, чтобы составить прошение или апелляцию в суд начальнику волости; а люди известные и богатые гордятся, если именно странствующий даланг с острова Мона, а не откуда-нибудь еще составит для их дочери свадебный контракт.