Юлия Горишняя - Слепой боец

Однако держаться со своим капитаном рядом ему было трудно. Когда, пройдя через источники, колонны вновь слились в плотную массу войска, Дейди его чуть не потерял. И дело не только было в том, что трудно держаться кого-нибудь в таком скопище. Он за ними не поспевал. У всех двигавшихся вокруг него был какой-то единый, общий ритм, и вот попасть в этот ритм у Дейди не получалось, хоть убей. Для него это было слишком быстро. Нет, даже не быстро. Чуждо. Сначала просто не получалось, а потом Метоб распознал чужое и начал прямо-таки его выталкивать из себя. Отторгать. Это не слова. Это именно так и было, но Дейди не понимал этого. Какое-то время вся масса войска толпилась перед проломом, большею частью без дела, а потом уже стала растекаться влево и вправо. И вот — пока растекалась — если бы Дейди позволил, его оттеснили бы, постепенно и почти безболезненно, оттеснили бы совсем прочь от степы.

Он все не мог попять, что делать. А это «метб» вошел уже в свое рабочее состояние. Волны возгорания прокатились по нему, ударились обратно, посшибались немного между собой и затихли. Теперь это было единое море. Дейди был беспомощен по сравнению с ним, как щенок, попавший в водоворот. Он уже начал просто драться, рыча от злости, но все вокруг него были такие твердые, неподатливые, а до его злости им не было никакого дела. Да и не хватает ее надолго, злости-то. В конце концов Дейди (внутренне) махнул рукой, ну его, пускай уносит.. Это была мгновенная такая, предательская, отчаянная мысль. И тут как раз сбоку расступились, двое человек тащили упавшую рядом лестницу. Плащ на одном из них был очень знакомый, и шлем знакомый, алый верх и алый султан, и блестящие пластины по кругу, как тиара, ну да, это был Дьялвер Простоватый, сын Дьялвера. Дейди толкнуло вперед, и он понял, что должен делать. И ухватился за лестницу рядом с ним.

Больше он не пытался делать что-то свое. Теперь он делал то, что все. И — гляди-ка! — через некоторое время его перестали выталкивать прочь. Еще немного спустя Дейди приловчился, он так и не сумел попадать в ритм, — но научился, похоже, подражать ему, и вскоре тело уже делало это само, без его участия. Это оказалось достаточно просто — во всяком случае здесь, пока внизу. На самом деле это оказалось очень даже просто. Тут все было просто, в этом чудовище. Оно было почти всемогуще, но двигалось самыми простыми путями, требующими меньше всего затрат. (Меньше — с его точки зрения, конечно.) Оно проявляло чудеса изобретательности в том, чтобы достигнуть простоты.

Когда рядом с Дейди впервые на стену взвилась сеть, ему показалось вдруг, что на самом деле мир устроен куда проще, чем он считал до сих пор.

В мире нет рабов, и нет благородства, нет справедливости и чести, и нужды и стыда тоже нет. Есть стена. И Дейди едва не понесло наверх по сети, но его опередили, и на его счастье, потому что сеть тут же и была отрублена и оборвалась. Дейди полетел вниз вместе с нею и обвалился на кого-то, и этого кого-то сшиб с ног, и как раз это снова был Дьялвер. Теперь, когда он Дейди был не нужен, тот попадался ему прямо на каждом шагу.

И тут в мире, таком простом, что-то случилось. Бревно, окованное железом, которое раскачивали монахи с галереи, нападающие ухитрились как-то, стоя на лестнице, толкнуть сами, так что оно развалило даже часть галерейного ограждения и завращалось там на цепях с визгом и громом превеликим. А Дейди почувствовал, что его замолотили по спине обломки кирпичей, и он вдруг подумал изумленно, что делает именно то, чем заниматься вроде несобирался, — спасает Дьялвера. И еще он подумал, что щит, который он забросил на спину перед тем, как полезть наверх, расколет этими кирпичами наверняка. Щиты — не люди. Что же до Дьялвера, то он не в настроении был терпеть — или замечать, — что его спасают.

Мгновение спустя, когда он поднимался, Дейди едва не получил от него головою под вздох, однако был к этому готов и откатился в сторону сам. Щит, оказывается, и впрямь раскололся вдоль. А пока Дейди пытался встать — послушайте-ка! — Дьялвер, когда Дейди стоял на четвереньках, ухватил его за плечо и поставил на ноги, и толкнул при этом к стене, а в это самое время давешнее бревно, крутясь, перешибло свою собственную опору и вместе с нею обвалилось вниз, и столько народу побило, что и трудно сразу сказать, то ли десять человек, то ли двенадцать, и те, кто оказался меж бревном и стеной, остались невредимы, и Дьялвер с Дейди среди них.

И вы думаете, он это сделал потому, что узнал Дейди хотя бы чуть-чуть? Какое там. Просто Дейди уже вставал, а стало быть — способен был биться дальше.

Но этот случай на Дейди Лесовоза так подействовал, что он увязался за Дьялвером опять, как приблудная собачонка. В душе увязался, конечно, — на самом деле они почти с места не тронулись, потому что любое место стены — в этом Метоб уже убедился — было одинаково хорошо и одинаково плохо, и здесь не из чего было особенно выбирать. Но должно было пройти еще какое-то время, пока Метоб опять распознал бы чужое и попытался бы вновь подчинить его, а потом начал бы опять оттеснять прочь. И за это время успело произойти сДейди, сыном Рунейра, еще сколько-то удивительных вещей.

Прежде всего это время получилось очень долгим, оттого что тело Дейди, как уже сказано, научилось подлаживаться к ритму происходящего вокруг, и он словно бы непрерывно сигналил окружавшим: «Я свой!», «Я свой!», двигаясь самыми простыми способами.

Честно говоря, он ведь и так это умел. Это как раз было то, чему учить Ганайга придет время лет через шесть, а может быть, и никогда, ибо ум (в этом определенном смысле) к человеку либо приходит, либо нет.

Во-вторых, через некоторое время их понесло прочь от стены (то есть Дьялвера понесло, а Дейди за ним), в то время как к кирпичам пробирались другие, и это было хорошо, но непонятно. Во всяком случае Дейди не мог этого понять.

Похоже было на то, как будто бы Метоб переставляет силы, готовя какой-то особенно мощный отряд на одно определенное место.

В-третьих, ему с каждым мгновением становилось все хуже. Это было такое непостижимое чувство, что Дейди даже ощутил его через все творившееся кругом. Такое чувство, как будто бы ему чего-то не хватает. Словно в нем самом была какая-то пустота или утрата.

А ведь не хватало ему всего, казалось, пустяка. Но эти пустяки были уже привычны, и Дейди чем дальше, тем больше казалось непостижимым, что вот Дьялвер есть, а всего этого, привычного, нет.

Нет того, чтобы на тебя оглядывались, если возможно, а если нету возможности, то оглядывались бы все равно, только мгновенно и цепко; потому что нужно же капитану знать, кто как из его людей держался, чтобы подарки его потом были не как попало, а по делам, и чтоб хвалить по заслугам. Этот взгляд все чувствуют, не только «люди капитана», непонятно как и чувствуют — затылком, что ли? А может, и затылком. Чувствуют, и все.