Ольга Голотвина - Встретимся в Силуране!

Благородные господа потрясенно молчали. Наконец Пилигрим отверз уста:

— А что еще? Ты вроде все сказал… кроме размера сапог Хранителя замка.

— Как у Айфера, — не задумываясь ответил Рифмоплет. — У почтеннейшего Тагитума из Рода Авипран очень большие ноги.

— Откуда ты все это знаешь? — вырвалось у Ингилы.

— А это, стрекозка моя, как раз лишний вопрос и есть! Впрочем, тебе, моя радость, так и быть, отвечу: все это я увидел во сне. Хороший такой был сон, подробный… Правда, приснился он мне не вчера, а год назад, но в Замке Темного Ветра ничего не меняется десятилетиями… Ну и что мы со всеми этими сведениями будем делать?

Все загалдели хором. Обрушившееся на пеструю компанию богатство будоражило воображение. Все наперебой предлагали планы побега, что-то дружно высмеивали, что-то сообща подправляли. Не утерпел даже Эрвар, начал давать через подоконник советы. И совершенно напрасно он привлек к себе внимание: Пилигрим вцепился в него не хуже пиявки и после долгих уговоров вырвал обещание доставить государя после побега в Грайан — ведь гавани наверняка будут перекрыты, а дороги осенью никак не годятся для того, чтобы уходить по ним от погони.

Постепенно из словесной сумятицы и бестолкового шума начал лепиться более или менее определенный план. Сначала он выглядел просто безумием; потом, наоборот, стал казаться настолько простым и очевидным, что было непонятно, почему из замка до сих пор не разбежались все узники. А когда схлынуло возбуждение и утихомирились самые горячие головы, стало ясно: в плане уйма слабых мест. Но с этим пришлось смириться: время работало против заговорщиков.

— Завтра будет зажжен погребальный костер короля Нуртора. — Пилигрим мрачно глядел в ночную тьму поверх головы дракона. — Послезавтра утром Нуренаджи примет корону.

— Значит, завтра! — кивнул Сокол. — Надо условиться где встретимся, если придется уходить врассыпную.

Как выяснилось, никто не знал город настолько хорошо, чтобы назначить место встречи. Ингила была в столице еще девчонкой, странствовала с родителями. Пилигрим был неплохо осведомлен о городских достопримечательностях, но не могла же пестрая компания сойтись возле статуи Хасхоута Основателя или на дворцовой Галерее Всех Предков! А Рифмоплет, на которого все взирали с надеждой, только рукой махнул… И тут Айфер очень вовремя вспомнил про трактир «Золотая синица», который назвал, прощаясь, Ваастан. А что, место не хуже прочих…

Куда сложнее было определить исполнителей плана. Как, например, втолковать Айферу, что с его ранами лучше не соваться в драку? Он тут же начал вертеть над головой скамью: доказывал, что здоров. Доказал, дурень: раны открылись, кровь проступила на повязках… А госпожа Арлина, которая при любой расстановке сил желала быть рядом с мужем? Ее с трудом убедили, что она — «засадная сотня»: в случае неудачи кто выручит Сокола и остальных, как не чародейка?.. Аранша тоже не желала оставаться в стороне от заварушки: она, видите ли, десятник! Пришлось грубо напомнить ей, что кормящая мать наемницей быть не может. Смирилась, но как огорчилась! Успокоилась лишь тогда, когда ей и Айферу дали задание: выдав себя за супружескую пару, снять на окраине хибарку. Вряд ли удастся сразу покинуть город, так будет убежище…

А какую бурю вызвали неосторожно брошенные кем-то слова: «Заодно и за детьми присмотришь…»

Звенящим от обиды голосом Ильен потребовал, чтобы ему объяснили: о каких это детях идет речь? Ребенок здесь один — вон, завопил в мокрых пеленках! А его, Ильена, поздно пеленать! Он намерен спасти своего короля! Ильен Звездный Луч из Рода Ульфер ничего не боится и готов отдать жизнь за…

Мальчик оборвал гордую тираду, заметив, каким взглядом смотрит на него Хранитель.

— Ну, все, — хрипло сказал Ралидж, вставая и отстегивая Саймингу. — Кончилось, парень, мое терпение. Сейчас я тебе устрою… за все хорошее. — Он снял кожаную перевязь и не спеша сложил вдвое. — Вечно скулишь, что я к тебе не как к родному?.. Ну, я тебя сейчас как родного… мало не покажется!

Ильен не сразу понял, что Хранитель собирается делать. А когда понял — завизжал, метнулся под стол, вынырнул с другой стороны и протестующе завопил:

— Это нечестно! Мой дедушка тебя никогда… даже пальцем!..

— Я твоему дедушке так нервы не трепал! — рявкнул Ралидж, высоким прыжком перемахнул стол и вцепился мальчишке в плечо. Тот безнадежно дернулся и зажмурил глаза, ожидая первой в жизни порки.

И ничего не произошло.

Осторожно приоткрыв глаза, Ильен с облегчением увидел, как на лице Хранителя гнев сменяется озадаченным выражением.

Выпустив плечо мальчишки, Ралидж начал застегивать на себе перевязь.

— Вообще-то трепал… — неохотно признался он. — Еще и похуже трепал…

— Ладно, — вмешалась Ингила, — раз мальчишка рвется в дело, могу взять его с собой. Ты, малыш, вроде говорил, что умеешь играть на лютне?

— Немножко… Я в Ваасмире у одного купца жил, его жена меня учила… — зачастил Ильен, от волнения пропустив мимо ушей оскорбительное слово «малыш».

— Вот хорошо, а то с нами Рифмоплета не будет. Без музыки что за представление… Ой-ой-ой, чуть не забыла! Дорогу-то мне никто не растолковал! Как я завтра до тюрьмы дойду?

— До тюрьмы? — подмигнул Рифмоплет. — С нами-то? Да любой дорогой!

Стражник в фиолетовом плаще и чешуйчатом шлеме ошарашенно вертелся на месте, отпихивая древком алебарды то вьющуюся юлой худенькую девчушку, то коренастого типа в пестром плаще циркача, то меланхоличную морду невзрачной лошаденки, то белобрысого мальчишку с лютней, то рослого мужика.

— Дя-аденька, ну, пожа-алуйста!.. Дя-аденька, ну, доз-во-оль!..

— Всё как договаривались: капусты два мешка, да такая отборная, кочан к кочану…

— Это в городе траур, это в городе плясать нельзя, но здесь-то не город! Правда-правда-правда!

— И репы мешок, без обману, честь по чести…

— Дя-аденька, ну, ради всех бого-ов!..

— Дорогу развезло, кобылка еле тянет, но мы — честь по чести, как уговор был… брюква еще…

— Нам тоже как-то жить надо, благородный господин! Ведь не мы же короля убили, а из-за траура этого — хоть с голоду помирай! Верно-верно-верно!

— И еще яйца в плетенке, соломой переложены… стухнут яйца-то…

— Дя-аденька… ну, сде-елай милость!..

— Он пустит нас, братик, пустит! У благородного господина глаза добрые! Он пожалеет маленькую циркачку и ее семью!

Глаза у стражника были не добрые, а ошалевшие.

— А ну, молчать! — рявкнул он наконец. — Заткнись, егоза настырная, и братишке своему вели не ныть! И ты замолкни… брюква деревенская!

Все было напрасно. Грозный окрик утонул в причитании, мольбах, хныкании, упорном перечислении мешков с овощами…