Стивен Эриксон - Увечный бог

Абрасталь стояла лицом к востоку. За полосой белых костей Стеклянная Пустыня стала морем острых сверкающих звезд, словно лежащих при смерти, купаясь в изумрудном свете. - Пустоши, - пробурчала она.

- Высочество?

- Кто тут победил, Спакс?

- Сама видишь, никто.

- А в Стеклянной Пустыне?

Он сощурился. - Глазам больно, Высочество. Думаю, там пролита кровь. Бессмертная кровь.

- Готов бросить и это преступление к ногам людей?

Он хмыкнул. - Не шурши камышами, Высочество. Враг Природы - упрямый разум, ведь из упрямства проистекает наглость...

- И презрение. Вождь, кажется, мы перед ужасным выбором. Достойны ли мы спасения? Я? Ты? Мои дети? Мой народ?

- В тебе заколебалась решимость?

Она глянула на него. - А в тебе?

Спакс поскреб бороду. - То, что говорила изгнанная Кругхева. Я обдумывал снова и снова. - Он поморщился. - Кажется, даже Спакс из Гилка может пересмотреть взгляды. Истинно время чудес. Думаю, я избрал бы вот что: если природе суждено победить, пусть гибель нашего рода будет сладкой и медленной. Такой сладкой, такой медленной, что мы сами не заметим. Пусть мы угасаем, ослабляя хватку тирании с мира к континенту, с континента к стране, со страны к городу, к дому, к почве под ногами. И, наконец, к жалким триумфам внутри черепных коробок.

- Это не слова воина.

Расслышав суровость тона, он кивнул в темноте. - Если это верно, если Серые Шлемы желают стать мечами мщения Природы, Надежный Щит упустил самое важное. С каких пор природа заинтересована в мщении? Оглянись. - Он взмахнул рукой. - Трава отрастает снова везде, где сможет. Птицы гнездятся везде, где смогут. Почва дышит, если может. Природа просто продолжается, Высочество, и по другому не умеет.

- Как и мы.

- Может, Кругхева ясно это видит, а Танакалиан - нет. Воюя против природы, мы воюем против себя. Нет различия, граничной линии, врага. Мы пожираем все в раже самоуничтожения. Как будто это единственный дар разума.

- Единственное проклятие, хотел ты сказать.

Он пожал плечами. - Думаю, дар - в способности видеть, что мы делаем. Видя, приходить к пониманию.

- Такое знание мы предпочитаем не использовать, Спакс.

- У меня нет ответов, Огневласка. Перед бездействием я так же беспомощен, как любой другой. Похоже, все мы чувствуем то же самое. По отдельности разумные, вместе мы становимся тупыми, до ужаса тупыми. - Он снова пожал плечами. - Даже боги не могут найти путь выхода. А если и могут... мы же не слушаем, верно?

- Я вижу ее лицо, Спакс.

"Ее лицо. Да". - Ничем не примечательное, да? Такое простое, такое... неживое.

Абрасталь вздрогнула. - Найди другое слово. Прошу.

- Блеклое. Но ведь она не прилагает усилий, верно? Никаких королевских одеяний. Ни одной драгоценности. Нет краски на лице, губах - волосы такие короткие, что... ах, Высочество, почему все это меня тревожит? Но тревожит. Не знаю почему.

- Ничего... королевского. Если ты прав - да, я вижу так же - почему при взгляде на нее мне кажется... что-то такое...

"Чего я прежде не видел. Или не понимал. Она растет в моей мнении, эта Адъюнкт Тавора". - Благородное, - сказал он вслух.

Королева выдохнула: - Да!

- Она ведь не сражается против природы.

- И всё? Ничего больше?

Спакс потряс головой: - Высочество, ты сказала, что до сих пор видишь ее лицо. И я тоже. Я как одержимый, только не знаю чем. Лицо плавает перед глазами, я то и дело ловлю ее взором, словно чего-то жду. Жду, когда на нем появится выражение истины. Скоро. Я это знаю и потому не могу остановиться. Смотрю и смотрю.

- Она сделала нас заблудшими, - отозвалась Абрасталь. - Не ожидала, что мне будет так трудно, Спакс. Не в моей это природе. Словно некая пророчица древности... она поистине ведет нас в дикость.

- И через нее - домой.

Абрасталь обернулась и подступила ближе. Глаза мерцали во тьме. - А приведет?

- В ее благородстве, Огневласка, - ответил он шепотом, - я нахожу веру. "Оружие против отчаяния. Как и Кругхева. В маленькой руке Адъюнкта, словно легкое семя, зажато сострадание".

Он видел, как широко раскрылись ее глаза; рука легла ему на затылок, подтянула ближе. Грубый поцелуй - и она оттолкнула его. - Холодно становится, - сказала королева, направляясь к лагерю. И добавила через плечо: - Постарайся быть у летерийцев до рассвета.

Спакс смотрел вслед. "Отлично, кажется, мы все же это сделаем. Худ Владыка Смерти стоял передо мной и говорил о страхе. Страхе мертвецов. Но если мертвые ведают страх, откуда взяться надежде?

Тавора, какой бог стоит в твоей тени? Готов ли он принести нам дар в обмен на все жертвы? В этом ли твой секрет, позволивший спастись от страха? Прошу, пригнись и прошепчи мне ответ".

Но лик перед глазами кажетс я далеким словно луна. Если боги соберутся, наконец, вокруг нее - поглядят ли они в тревожном удивлении на хрупкую магию в ладони? Не напугает ли она их?

"Если все мы так страшимся?"

Он поглядел на Стеклянную Пустыню, алтарь, заваленный мертвыми звездами. "Тавора, ты сияешь среди них, еще одна павшая?" Настанет время, и кости ее приползут на границу, присоединившись к остальным? Спакс, Боевой Вождь Баргастов племени Гилк, задрожал брошенным в ночи голым ребенком. Вопрос не отпускал его на всем пути к лагерю летерийцев.

Она всегда видела в идее искупления жалкую самолюбивую слабость. Те, что наказывали себя, избирая изоляцию и отрицание, уходя в далекие пещеры и полуразрушенные хижины, казались ей обычными трусами. Этика существует лишь в обществе, в мальстриме многозначительных связей, где ведут вечную войну аргументы и яростные эмоции.

Но вот она сидит, одинокая, под зеленоватым небом, ее единственное общество - дремлющий конь, и личные споры медленно утихают. Она словно идет через анфиладу комнат, оставляя все дальше за спиной оглашенную громкими дебатами королевскую палату. Тщета раздражения наконец пропала, и в наступившей тишине она почуяла дар покоя.

Кругхева фыркнула. Может быть, эти отшельники и эстеты были мудрее, чем ей казалось. Танакалиан ныне стоит на ее месте, во главе Серых Шлемов... а она думает: пусть он ведет их куда захочет. Пойманная логикой его аргументов, она упала под натиском, словно израненная волчица.

Противоречия. В рациональном мире это слово звучит жгуче, осуждающе. Доказывает порочность логики. Представить их преимуществом - это походило на смертельный удар. Она помнит, как он глядел на нее в миг триумфа. Но, думает она сейчас, разве таится преступление в столь человеческой способности - принести тебе в сердце противоречие и оставить его без вызова и разрешения? Ты становишься двумя в одном, и каждый верен себе, и каждый не отвергает соседа. Какие великие законы космологии сломаны человеческим талантом? Что, вселенная распалась напополам? Что, реальность потеряла верный путь?