Стивен Эриксон - Увечный бог

Он - словно человек, рубящий ствол столетнего дерева. Удар должен расщепить кости руки. Меч должен отскочить или взорваться в ладони, разбрасывая губительные осколки.

Но она увидела, как оружие проходит сквозь толстенную бронированную шею. Увидела, как по его пути вырываются кровь и сгустки. Целый фонтан поднялся в воздух.

Дракон, застрявший в бреши плечами, содрогнулся от удара. Длинная шея метнулась кверху, пытаясь отстраниться; в разрезе Яни Товис заметила блеск кости. Йедан достал до позвоночника рептилии.

Второй всплеск глумливого хохота возвестил возвратное касание меча.

Голова и часть шеи длиной с руку отвалились на сторону, раскрытые челюсти упали носом вниз и ударили берег насмешкой над первым выпадом. Голова наклонилась и покатилась, сотрясая почву. Взирали на мир ничего не видящие глаза.

Безголовая шея дергалась гигантским слепым червем, разбрасывая струи крови, а по сторонам от содрогающегося зверя прорастали из мокрого песка черные кристаллы, создавая блестящие стены. Из каждого трупа, забрызганного или погребенного при падении дракона, вставали призраки, хватались за кристаллы. Рты открывались в безмолвном крике.

Увернувшись от падающей головы, Йедан смело подошел к забившему собой брешь телу. Подняв меч обеими руками, он как мог глубоко вонзил порождение Хастов в грудь зверя.

Дракон задергался в бреши, разлетелись чешуя, осколки костей. Хотя Йедан попал под потоп свернувшейся крови, она сползла с него, словно капли дождя с промасленной материи.

"Хаст. Убийца драконов. Ты станешь защищать владельца, чтобы сохранить себе живую радость. Хаст, твой ужасный смех являет безумие твоего создателя".

Желанию Йедана закрыть брешь тушей дракона не суждено было сбыться - в этот раз. Яни увидела, что искалеченное тело рывками оттаскивают назад - "за ним еще драконы, столпились у врат.

Сюда полезет другой? Чтобы повторить судьбу сородича?

Вряд ли.

Не сейчас.

Не в этот раз".

Все Лиосан по их сторону разрыва были мертвы. Трупы громоздились кучами. Трясы стояли сверху, давя ногами два, а то и три слоя мертвецов. Яни видела потрясение в глазах, устремленных на Йедана Деррига. Он же стоял перед раной - так близко, что за один шаг мог оказаться внутри, перенести битву во владения врага. На миг ей показалось, что так он и сделает, ведь для брата нет невозможного... но он повернулся и встретил взор сестры.

- Если бы ты склонилась...

- Нет времени, - ответила она, стряхивая кровь с меча. - Ты сам видел. Они знают, чего ты хочешь. Они не позволят.

- Нужно сделать всё так, чтобы у них не нашлось времени для ответа.

- Они нетерпеливы.

Брат кивнул и встал лицом к бойцам. - Они отойдут от врат и перестроятся. Капитаны! Отводите отряды, заменяйте на тыловые. Сигнал летерийцам. Трясы! Вы сегодня стояли на Берегу, и стояли хорошо. - Он вложил меч в ножны, заглушив леденящее нервы хихиканье. - Так мы измеряем последние дни. Здесь, на границе, прочерченной костями предков. И никто нас не сдвинет.

Трясы! Скажите мне, когда вернетесь домой - скажите мне, когда истина дойдет до вас. МЫ ДОМА.

Слова эти устрашили ее, но еще страшнее был согласный рев народа.

Йедан казался удивленным. Повернувшись, он скрестил с ней взоры, и она увидела в глазах истину.

"Брат, ты не чувствуешь. Ты не чувствуешь себя дома. Не чувствуешь того, что ощутили они!"

Во взоре нечто блеснуло, нечто личное проскочило между ними. Яни Товис была потрясена, как никогда прежде. Тоска, страх, отчаяние.

"Ох, Йедан. Я не знала. Не знала".

Кадагар Фант, Лорд Света, трепетал, стоя перед трупом Ипарта Эруле. Третий его визит для обозрения хода битвы за врата, в третий раз покинул он стены - чтобы встать перед обезглавленным драконом, валяющимся на россыпи ломаных черных кристаллов. Золотая чешуя потускнела, брюхо вздуто газами, плащовки собрались в зияющем "рте" обрубленной шеи - шевелится масса белых крыльев, словно из трупа проросли цветы и отмечают некое безумное празднество.

Арапал Горн отвернулся от владыки, не готовый вступать в разговор. Он посылал сквозь брешь легион за легионом и с нарастающим отчаянием наблюдал, как они возвращаются потрепанные, в крови. Сотни солдат лежат на залитых кровью матрацах - он слышит их стоны за лязгом оружия готовящихся к новой атаке. Трижды большее число молчит, ровными рядами лежа в траншеях за лагерем целителей. Сколько осталось за брешью, он не знает - тысяча? Больше? Враги не лечат раненых Лиосан, да и зачем бы им это? "Мы быстро убили бы их раненых, назвав это милосердием. Такова механика войны. Такова ее логика, раз за разом одолевающая нас".

Вверху кружат три драконицы. Словно вспугнутые птицы, они не хотят садиться после смерти Ипарта. Арапал ощущал их ярость и некий голод - как будто какая-то часть этих существ, безмозглых словно рептилии, желает спуститься и пожрать смрадные останки. Оставшиеся семеро, вернувшиеся в прежнюю форму на рассвете, создали лагеря по сторонам Великого Проспекта. Вокруг них особые легионы, элита, настоящие воители Лиосан, еще не вынимавшие оружия, еще не шагавшие к вратам. Они ждут лишь приказа Кадагара.

Когда он будет отдан? Когда владыка решит, что увидел слишком много погибших горожан? Обычных обывателей под командой знати, вынужденной подчиняться Солтейкенам. Солдаты лишь по имени, о, как они умирали!

Ярость обуяла его от одной мысли. "Но я не погляжу на владыку. Не стану вновь его умолять. Он смилостивится, лишь когда все мы умрем? Для кого же будет его победа?" Хотя... он знает ответ.

Если Кадагар Фант будет в конце стоять один; если он сядет на пустой трон в пустом дворце пустого города - он и это сочтет триумфом. Захват Харкенаса не имеет значения. Лорду Света важно лишь полнейшее истребление всех, кто ему противостоит. "По обе стороны разрыва.

Помнишь, Кадагар, как однажды в Саренас пришел чужак? Мы тогда были еще детьми, еще друзьями, еще были открыты возможностям. Но даже тогда нас потрясла его смелость. Человек, почти столь же высокий, как Лиосан, под рваным плащом кольчуга, спускающаяся чуть не до лодыжек, под левой рукой полуторный меч. Длинные седые волосы, которые явно не привычны к гребню; борода под тонкими губами запачкана, пожелтела. Он улыбался - все докладывали об этом, и разведчики от Южных ворот, и зеваки, встававшие на улицах, чтобы поглядеть, как он шагает к цитадели в сердце Саренаса.

Он всё улыбался, входя в тронный зал. Твой отец подался вперед на троне, так что костяное дерево заскрипело.

А вот Харадагар - твой дядя - что-то прорычал и схватился за меч. Слишком много дерзости в чужаке. Слишком много презрения в его улыбке.