Стивен Эриксон - Увечный бог

Атака захлебнулась - он видел, как солдаты пятятся, отшатываются.

"Это займет больше времени, чем я думал".

Он поглядел на северо-восток, ища на горизонте многозначительных клубов пыли. "Где же они?"

- Хагграф. Трубить отход. Подождем, пока выгорит огонь. Потом ударим снова и снова, пока не погибнут все!

Вонь сожженной плоти имела непонятный оттенок - то ли серы, то ли извести.

Увечный Бог вслушивался в звон бушевавшей со всех сторон битвы. Слышал крики боли и гнева - но этих звуков он ожидал. Среди лязга железа и треска разбитых щитов, среди свиста стрел - многие падали в опасной близости и расщеплялись о бесчувственные камни - он слышал, как перекликаются солдаты, слышал тяжелое дыхание тех, что старались выжить и убить всех, кто бесконечными волнами нападает на них.

А сверху небо ослепляло блеском душ, покинутых, когда он спустился в этот мир. Он хотел услышать их, но они были слишком далеко, они затерялись в небесах. Они все еще держатся веры, хотя бог пропал так давно? Или они поддались жестокой злобе, уделу столь многих лишившихся духовного стержня? Они бродят без цели, ужасаясь бессмысленности существования?

Вокруг вознеслось пламя - хотя не так близко, чтобы обжигать - и он услышал новые вопли.

Звуки гибели повсюду. Такое он уже слышал. Ничего нового, ничего способного дать понимание. Смертные так легко лишают себя жизни во имя благородных причин и прихотей - не это ли самое глубокое, самое удивительное жертвоприношение? Жертва, о которой забыли боги; жертва, которой они не поняли бы, впав в равнодушную тупость.

"Плоть - всё, что они знают, эти мужчины и женщины. Свежая плоть, как сейчас на мне. Ощущаю пределы, жалкие границы. Такие хрупкие и ненадежные. Проблеск света, вздох мгновения.

Слышу, как вы от них отказываетесь. Единственный свой дар возвращаете небесной тверди. А мир катится, едва ли замечая.

Неужели никто не заметит?

Я внемлю вашим смертям. Я запомню".

Увечный Бог слушал, слыша сигнал к отступлению, перекличку целителей, лязг нового сигнала к атаке, означавшего накат очередной волны на стойкую горстку. Увечный Бог слушал и ждал.

Семеро от Мертвого Огня, семеро Т'лан Имассов стояли на голой высотке к востоку от малазанской пехоты. Ном Кала и Кальт Урманел были среди них, вспомнив кровные узы, и Ном Кале это казалось благом. Она не чувствовала себя чужачкой. Не чувствовала одиночества.

Уругал Плетеный заговорил: - Она готовится к приходу врага. Мы слышали эту тишину и знаем, что нет лжи в душе ее. Но она смертна.

- Многие, ее видевшие, - сказал Берок, - считают ее слабой - не силой воли, но плотью и костями. Она оставила меч. Я хотел дать свой, но она отказалась.

- Мы понимаем силу неколебимой воли, - заметил Кальб Неслышный Ловец.

- Тем не менее, - произнес Берок.

Уругал сказал: - Я решил, что мы останемся с ней. Будем здесь, не присоединившись к участи моряков. Если Увечный воистину восстанет, нам не удастся увидеть тот миг. - Он поглядел на всех. - Вы не были согласны.

- Потому что можем лишиться этого, Уругал, - бросил Зеник Разбитый. - Мы не увидим Его возрождения.

- Должна ли вера явить нам свой лик?

- Я жаждал доказательств, - отозвался Разбитый. - Что все, нами сделанное, было не зря. Не это ли предложил Падший? Однако мы не отдаем мечи на защиту бога.

- Нет, не так, - возразил Уругал. - Есть иной, избранный мною способ.

Ном Кала заговорила, словно сомневаясь в себе: - Родичи, я слушала солдат, этих малазан. У костров в моменты отдыха. - Все смотрели на нее. - Они мало разговаривают, а если приходится - повторяют ее слова. "Без свидетелей". Они не совсем это понимают - как и я - но когда я слышу, когда вижу, что таится в глазах.... Эти слова что-то пробуждают. Возможно, всего лишь дерзость. Но разве дерзость - не самое мощное проявление духа смертных?

Наступило молчание, только ветер что-то тихо бормотал.

Наконец Берок произнес: - Без свидетелей. Сделаем же это своим девизом.

- Хотя никто из нас не понимает? - удивился Зеник.

- Да. Хотя никто из нас не понимает.

- Хорошо. Ном Кала, твои слова пробудили во мне... дерзость. - Зеник повернулся к Уругалу. - Мы были для них призраками. Мы мало что им дали, ибо у нас мало что есть. Но сегодня мы отдадим все, что имеем.

- Падший, - сказал Берок, - возложил на нее веру. Упование. Уругал, я восхищен тобой. Родичи, я почитаю всех вас. - Т'лан Имасс помолчал. - Одного нужно принести в жертву. Влияние Аграст Корвалайна останется, пока не падет последний из Форкрул Ассейлов. Но нарушение Обета одним из нас даст то, что нам нужно. Я готов стать добровольцем.

- Тихий Глас, - сказал Уругал, - ты сильнейший в бою. Нарушить Обет должен кто-то, кто слабее. Пусть это буду я.

- Ты хитришь, - заявил Зеник. - Я правильно прозван Разбитым. В решении не должно быть сентиментальности. Как и упрямой смелости - разве кто-то из нас хуже других? Берок. Уругал. Кальб и Халед. Ном Кала, мудрая словами. Кальт Урманел от крови Треллей. Я открою вам путь во имя дерзости. Обсуждению конец.

Т'лан Имассы молчали.

Потом они молча рассыпались пылью.

Враг был замечен. Враг приближался. Лостара Ииль стояла с Адъюнктом в шатре и смотрела, как та готовится к битве. Адъюнкт выбрала стандартный меч из запасов. Последний его владелец выжег на деревянных ножнах неуклюжий узор - глаз, лишенный таланта, но наделенный бесконечным терпением и дисциплиной. Не художник, солдат.

Капитан поинтересовалась у Таворы, почему она выбрала именно это оружие. Ее привлек сложный узор на ножнах? Отлично заточенный клинок? Прочный на вид, удобный в руке эфес? Однако она не получила ничего, кроме недоумевающего взгляда, и поняла, что Адъюнкт даже не заметила всего этого.

Кольчуга ждала на деревянном сундучке, на ней лежали обшитые подобными же кольцами кожаные перчатки. Простая рубаха, что носила Тавора, местами протерлась, обнажая бледную, почти лишенную цвета крови кожу; кости выступали слишком сильно. Железный шлем с забралом лежал на столе карт.

Тавора застегнула пряжки сапог и подошла к ящичку рядом с шлемом, что хранил серебряный венец для шлема со старинным гербом Дома Паран. Пальцы правой руки опустились на крышку; Адъюнкт на миг закрыла глаза.

Лостара вдруг ощутила себя незваной гостьей - Тавора хочет уединиться перед тем, что грядет! - и чуть не успела отвернуться, но вспомнила: Адъюнкт сама приказывала ей присутствовать, чтобы помочь с застежками кольчуги.

Крышка щелкнула, заставив Лостару вздрогнуть.

Тавора вынула подвеску - простая кожаная тесемка, орлиный коготь из бронзы или золота. И повернулась к капитану: - Не завяжете?

Однако Лостара только смотрела на это украшение в форме крючка.