Татьяна Русуберг - Аркан

Перед ним открылась морозная и неожиданно светлая улочка, заваленная снегом. На ориентацию времени не оставалось, и Кай изо всех сил наддал влево. Ноги ожег холод — он и позабыл, что спать улегся без обуви, чтобы не наследить на ковре Фламмы. Было бы неплохо сейчас «приснить» себе сапоги, но сзади уже раздавались не слишком дружественные вопли типа: «Держи гада!», «Не уйдешь, курва!» и «Стой, пасть порву!». Свернув за угол, Кай затормозил так резко, что проехался по скрытому под снегом льду и плюхнулся на задницу. Улица заканчивалась тупиком. Глухой задник двухэтажного дома перегораживал единственный путь бегства: по обе стороны улочки теснились вплотную друг к другу каменные и деревянные здания с запертыми дверями и ставнями.

Из-за поворота показалась погоня. Похоже, в ней приняли участие все посетители трактира мужского пола, способные стоять на ногах, за исключением — сердце Кая дрогнуло от облегчения — Ментора Рыца и Ара.

— Вот он! Не уйдет теперя, сучий потрох!

При виде загнанного в тупик «оборотня» преследователи замедлили ход — решали, навалиться нахрапом всей кучей или взять по-тихому измором? Самый здоровый и наглый из безработных наемников выступил вперед, поигрывая мускулами и полуторным мечом:

— Эй, открой личико, урод!

— Давай, не стесняйся! — поддержали полуторного остальные загонщики, не спеша сжимая кольцо.

Кай поднялся на ноги и призадумался. Он мог бы выполнить требование общественности, но вряд ли можно ожидать, что мужичье с кольями и железом отреагирует на его «личико» так же экспрессивно, как блохастая. Пробиваться силой через те же колья как-то не хотелось — и во сне больно, когда обижают подручными средствами. Оставалось делать ноги. Он критически осмотрел стену тупика. «Это сон, мой сон, — повторил он про себя заветную фразу. — Я могу управлять им».

Представив себе, что стена — это просто иллюзия, дым, он повернулся спиной к преследователям и взял разбег. На всякий случай зажмурился: как-то не хотелось с открытыми глазами треснуться со всей дури о каменную преграду. Сзади взвыли — то ли испуганно, то ли разочарованно. Ногам стало теплее — снег кончился. Кай обернулся через плечо. Стена все еще была там, где ей и полагалось, только сам он находился теперь по другую сторону. Камни каким-то образом обрели прозрачность, и беглец видел загонщиков из трактира. Разинув рты, они пялились на одинокую цепочку следов в снегу, внезапно обрывающуюся у непреодолимой преграды. Вид у ребят был такой потешный, что Кай не выдержал и заржал во все горло. Наверное, на той стороне смех услышали. Побросав кто что держал в руках, смельчаки, толкаясь, бросились туда, откуда примчались. Все еще посмеиваясь, Аджакти отвернулся от зимней улицы и потрясенно замер.

Он оказался в просторной зале с высоким сводчатым потолком. По стенам тянулись заставленные книгами стеллажи, повсюду стояли столы и пульты с пергаментами и фолиантами, перьями, кистями и баночками с красками. За огромными окнами вечерело, и заполненный тенями и непривычными терпкими запахами зал был почти пуст. Только у двух пультов, на которые еще падал свет, работали юноши в длинных черных балахонах. Точнее, работали они только до тех пор, пока не услышали дикий гогот Кая. Теперь парнишки застыли, уставившись на вышедшего прямо из стены пришельца круглыми глазами, голубыми у одного и карими у другого.

«Только бы не заголосили», — мелькнуло в мозгу Аджакти. Судя по количеству столов и размерам помещения, у балахонов были товарищи. Он приложил палец к губам и выразительно глянул сначала на одного перепуганного парня, потом на другого. Голубоглазый кивнул, шумно сглотнув.

— Где тут выход? — осведомился Кай как можно более спокойным тоном.

Кареглазый тип постарше трясущейся рукой указал на противоположный конец зала.

— Спасибо, — как говорил Ментор Рыц, вежливость ничего не стоит, но дорого ценится.

Широким шагом Аджакти пересек помещение. Когда он проходил мимо балахонов, те, как по команде, укрылись за пультами. Кареглазый проводил его диким взглядом, бормоча себе под нос и творя знаки Света один за другим. «Наверное, тоже думает, что оборотень. А вот и дверь». Кай положил ладонь на ручку в форме розового бутона, потянул тяжелую створку на себя и шагнул в темный коридор.

Падение было таким стремительным, что он совершенно потерял ориентацию. Аджакти рухнул на плиту спиной, плашмя. Боль пронзила затылок и позвоночник, но тут же исчезла. Он лежал, распростертый во мраке, не в силах двинуться, понимая, что, скорее всего, сломал спину. До него доносился близкий плеск воды — уже знакомый всхлипывающий звук, повторенный эхом. Окружающая тьма чуть светлела вверху, над головой, и это светлое пятно то и дело пересекала тень: вправо-влево, вправо-влево. Черное крыло все так же разбивало мрак, но, парализованный, Кай не чувствовал больше дуновений воздуха. Не в силах закрыть глаза, отвернуться или мигнуть, он смотрел, как крыло опускалось все ниже и ниже, пока острый, как лезвие, край не отразил лунный свет. В тот момент, когда маятник взрезал его беззащитное горло, Кай успел подумать:

«Какая ирония! Меня убило время».

Даже во сне Найду не могло привидеться, что он окажется в личных покоях настоятеля, да еще по такому поводу! Однако явление призрака в скриптории было, очевидно, делом незаурядным даже для такого знаменитого чудесами монастыря, как Обитель Милосердия. И вот теперь приходилось очевидцам отдуваться, излагая преподобному Феофану подробности происшедшего. Точнее, излагал пока, в основном, Бруно, рисовальщик и ученик брата Макария, причем не скупясь на колоритные детали:

— Вот стою я, отче, погруженный в богоугодный труд, кольчугу воинскую выписываю, а тут, — Бруно схватился за сердце одной рукой, а другой взъерошил каштановые кудри, — оно как захохочет замогильным голосом! — Парень закрыл глаза, будто был не в силах выдержать наплыва ужасных воспоминаний. — Вся кровь застыла у меня в жилах, но я призвал Свет и, укрепившись в силах, обернулся на звук, дабы узреть… дабы узреть…

Настоятель вздохнул, плеснул в кружку квасу и протянул ее впавшему в ступор послушнику:

— Глотни, сын мой. Постарайся успокоиться и рассказывай по порядку.

Бруно жадно припал к кружке:

— Благодарствую, отче.

Утерев губы рукавом, он с новыми силами принялся за повествование:

— Значится, вижу я, как оно, из сплошной стены вышедши, поворачивается и прет прямо на нас, грешных. Пола не касается, а как бы плывет по воздуху, и стеллажи книжные через него просвечиваются.

Тут Найд уже не выдержал и довольно нетактично хмыкнул. Бруно тут же крутанулся на месте и уставился на него, недобро прищурившись: