Лора Андронова - Русская фэнтези 2011

— Пришло время. Обратного пути нет, — подталкивает Смерть.

— Думаете, это не важно? — с надеждой спрашивает женщина.

Оба говорят одновременно. Я, как в юмористической репризе, должен отвечать сразу двоим. Создатель, тебе смешно?

— Не думаю, — отвечаю.

Снова удалось выкрутиться. Чтоб одна не заметила другого. Пока не заметила. Когда мироздание трещит по швам и тебе выпала сомнительная честь стать пусковой кнопкой, точкой невозврата, становишься чудовищно сенитентальным или предельно жестким. Зелень за желтым окном стала бурой, как водоросли. Дико болят обрубки на лопатках. Трещат. Отрастают?

— Делай то, что должен, — чеканит Смерть.

— Простите, что я лезу, — извиняется бывшая официантка. — У меня тут… сын при смерти.

Как точно сказала. И не только твой сын, Леночка. Я вижу, как балахон скелета рядом с тобой пухнет и раздувается жарким ветром с улицы. Растет в вышину и вширь, как и его хозяин. Он уже на голову выше тебя, бедная женщина.

— Я понимаю, — шепчу я, — я все понимаю.

И вдруг прозрачный коридор исчезает и как магнитом меня уже никуда не тянет. Но в моих объятиях — хрупкая рыжая женщина с меткой Смерти на шее за нежным ухом. Как дыхание вечности. Думаю. Она сама не поняла, как шагнула к незнакомцу.

Белый саван Смерти разливается по всему коридору. Скелет подпирает собой потолок, нависая над нами. Фалды плаща затянули желтые стены и шевелятся, как щупальца осьминога.

— Положишь на нее свою монетку, — скрежещет скелет, — будет пара и начнем… Или выберешь другого?

— Отпустите, — просит женщина. А я пьянею от запаха ее волос и не могу не подчиняться долгу. Долгу ангела, ведущего своего человека из жизни за черту. — Мне больно…

— Простите, — и моя рука уже срывает мою метку со лба. Через мгновение все будет кончено. Два черных пятна на нежной женской коже — и конец миру. А Смерть уже обнимает костлявыми ручищами весь коридор. Сквозь полотно савана просвечивает зарево на улице. Я ничего не слышу, кроме своего дыхания. Кто-то меня подставил. Я, как ангел, должен выполнить свой долг и отвести умирающего наверх. Но тогда я попаду в самые большие неприятности — как беглеца, меня больше не пустят на Землю. А если я не выполню долг и оставлю человека в живых, то перестану существовать сам. Ибо без долга нет ангела. Мы же суть служебные духи. А если отведу, но не того, тогда война на небесах — и я убийца. Конец света.

Я так люблю жизнь. И ее часть сейчас бьется в моих объятиях, золотоволосой девой. И у меня, как у человека, свобода выбора — кому из присутствующих в этой точке времени и пространства исчезнуть. Для кого моя монетка — финальный знак препинания?

Стоп. Не ей, не рыжей Елене Прекрасной. Она же мне — никто. Она — не мой человек. Мой лежит в палате под капельницами и еле дышит. Мой двойник, почти труп Андрей Петров из Ромашевска. И на левом глазу его чернеет такая же метка, как у меня в руках. Я понял, как спасти мир!

— Вы неудачно двинулись, я хотел вас поддержать, — говорю я двум моим собеседницам. Женщина вырывает руки, и тут же спотыкается в складках невидимого ей савана.

Смерть громоподобно хохочет. Трескается штукатурка на потолке. Брыжжет искрами и дымится старая проводка. От нее расползаются бурые пятна по стенам, прожигая одежды Смерти. Лена бросается к своему сыну — ей уже не до меня. Я рвусь, прорываюсь через полотно савана к тому, кого недавно обзывал сволочью. Андрей не участвует в спасении мира: коматозникам это сложно. Но, отделенный от него нетканым полотном из последних вздохов, крепким, как время, я вижу: чернота из метки смерти на паучьих лапах расползается по его лицу. Но что-то другое не дает ей захватить парня полностью. Современные циники считают это банальностью, но каждый человек — поле битвы добра и зла. Каждый. Иначе зачем бы у нас было столько радости из-за какого-то там кающегося грешника.

Резанув отросшими крыльями плен мертвой ткани, я прорываюсь к своему человеку. Больно. Это очень больно — идти наперекор, против рамок. Но мне это сейчас, как мед на губах. Новорожденные крылья обжигает белизна, и крылья кровоточат, сжавшись, ослабев, увядая, как побитые морозом ростки. К больничной кровати я дохожу уже снова почти бескрылый: каждый шаг стоит тысячи золотых перьев. Золотое на больничном желтом.

И поймав свое отражение в потемневших днем окнах, я улыбаюсь ему: моя догадка верна. На лбу у меня, там, где монетка от Смерти, расцвел черный цветок. Такой же, как у полуживого человека. Благодарю тебя, Господи, за эту честь!

— Эй, — кричу я безобразной силе в белом. — Смерть — это же часть жизни, верно? Часть человеческой жизни!

И успеваю опередить костлявую руку с косой: на мои глаза я сам опускаю медные монеты. Свою и Андрея. Зеленая линия кардиографа резко дернулась вверх. Сложно и здорово быть че…

— А потом вдруг что-то изменилось и стало легко. Знаешь же. Бывает так: вроде все по-прежнему, а что-то изменилось. Незримо, неощутимо. Фу, пропасть! Как в книжках говорю! Но ведь правда: словно ветер дул всю неделю, противный, резкий, колючий, с севера, а потом раз, и стал западным, безо льда. — Сероглазый парень совсем забыл, что пора делать новый ход. Он вообще забыл, что, когда играешь в карты, надо держать их рубашкой к сопернику. Соперник же, Сергей Васильев, боролся с собой, стараясь не «палить карты» разболтавшегося прямо в середине партии Андрея. — Или вот как жара в этом году, была, была, к земле пригибала, а потом раз, и словно тумблер кто-то выключил на небе — нет жары. Вот так и у меня…

— Ты ходи давай! — Васильев уже знал, что еще раз выиграет у салажонка. Игра в подкидного дурака — не то же самое, что любимый преферанс, но в нем бедняга Петров, увы, вообще ничего не соображал. Вот послал же Бог товарища! — Тумблер!

Андрей выложил на тумбочку между их кроватями две красные «шестерки», совсем с ума сошел, спихивать мелочь в конце игры! Но лучше уж играть с наивным Андрюхой, чем молча пялиться в стену и ожидать прихода медсестры или дежурного врача. Так время летит незаметнее…

— Да, тумблер! Или кондиционер. — Петров покорно сгреб битые карты. — Прикинь, вдруг где-то есть такой здоровый кондиционер, который делает жару. Стоит где-нибудь в кабинете у Господа Бога и дует!..

Стоит, стоит. Но не у Господа. А у совсем другого персонажа. И не дует уже, похоже. Выгорел вместе с офисным этажом. По крайней мере так сказала Сергею Лерочка, когда пришла навестить героя. Пришла, постреляла глазками, обдала модными духами, вручила приказ о выговоре за несоблюдение противопожарной безопасности и рассказала, что все сейчас в недоумении. Что тогда на них нашло, в день пожара?! Все во временном отпуске без содержания, так что выздоравливать он может не торопиться. Ну и прочие сплетни… Сергей и не торопился. А зачем? После того, что он видел, ему совсем не хотелось снова в «Барокко». Ему вообще больше ничего не хотелось. С таким настроением только в монастырь, и то не возьмут. Скажут: «Еретик!» Неканонически как-то видеть ангелов и демонов в партикулярном платье, как ему пришлось…