Виктор Некрас - Ржавые листья

— Чего не смочь-то?

— Л-ладно, — протянул Волчий Хвост. — Пока отдыхай, завтра с нами в Ирпень поедешь.

Теперь его дело упрощалось. Вестимо, надо ехать в Ирпень, а наживку забрасывать через этого Жара. Но как?

Кмети, меж тем, уже ломали валежник на дрова и рассёдлывали коней — солнце уже коснулось малиновым краем зубчатой тёмно-зелёной кромки леса. На опушке уже трещал, бросая искры и разгоняя синеватые сумерки, костёр, разгоняя сумерки и дразня ноздри запахом мяса.

И тут Волчий Хвост вдруг понял. Понял, какую именно наживку он будет забрасывать Свенельду. Придумка ворочалась в голове и так и сяк, а иного выхода он не видел. Воевода сделал большой глоток и сморщился — сладкое фряжское вино показалось ему горше полыни.

В великокняжеском тереме в Вышгороде — тишина. И только одно окно тускло светится в вечерних сумерках. Здесь живёт тиун — новогородец Рыжий Отеня. Сам хозяин забыл даже о вечерней выти, ушёл с головой в книгу — склонилась над столом голова, рыжий чупрун тускло играет в свете чадящей лучины.

Стук в дверь заставил Отеню вскинуться:

— Заходи, кого там Волос принёс?

Скрипнув, отворилась дверь.

— Гюрята? — с восторгом воскликнул Отеня. — Гюрята Рогович?

И два новогородца, знакомые ещё по старой, новогородской жизни обнялись у самого порога.

Войдя, Гюрята, как всегда, восторженно выдохнул:

— Да-а…

Слабостей у тиуна было две — любовь к книгам и любовь к хорошему оружию. И то, и другое он искал и собирал, где только мог. А мог он много где — Рыжий начал служить ещё при князе Игоре, пятнадцатилетним отроком, он за минувшие сорок лет прошёл огонь, воду и медные трубы, повидав, по меньшей мере, полмира. Два раза он ходил с Игорем на Царьград, со Свенельдом хоробрствовал на Хвалынском море, с трудом спасся в Искоростене, в ратях Вольги и того же Свенельда ходил на древлян, потом десять лет служил в грецких войсках, с боями побывал в Италии, Сицилии и Испании, в Палестине и на Крите, в Египте и Абиссинии, в Армении и Месопотамии. Он вернулся на Русь с караваном княгини Вольги и уехал домой, в Новгород. Но и там он сумел высидеть всего три года, а потом сорвался в походы со Святославом, побывал на Дону и Волге, на Кавказе и на Балканах. После гибели Святослава паки вернулся в Новгород, где скоро оказался на службе у Владимира.

Ныне в Вышгороде в его горнице на всех трёх стенах висело всевозможное оружие — мечи, сабли, топоры, секиры, чеканы, клевцы, палицы, булавы, кистени, шестопёры, копья, совни, засапожники, тесаки, кинжалы, метательные ножи, щиты разной формы. А четвёртая стена была занята многоярусными полками с книгами. Книги лежали и на столе. Вообще, с того времени, как Рогович в последний раз был у Отени, книг у Рыжего заметно поприбавилось.

— Однако, — как всегда, сказал Гюрята. — Отеня Добрынич, а ты сам-то хоть знаешь, сколь у тебя книг?

— А то, — весело отозвался тиун. — Полторы-то тысячи точно наберётся. Я ж их все помню, какую где брали и сколько за какую платил. И как каждая выглядит — тоже.

— Новое что достал?

— Угу, — кивнул Отеня. За его спиной холопы споро собирали на стол. — Вчера только привезли «Одиссею» Омира. Сей час покажу.

Он полез на лавку, чтобы дотянуться до самой верхней полки. А Гюрята смотрел на его и улыбался — приятно смотреть на людей, коих спросили о любимом занятии.

Если бы не книги и оружие, Отеня давно бы уже стал богачом; если бы не его лёгкое и бездумное отношение к деньгам, он бы не остался до сей поры холостяком; если бы не его беспокойный и прямодушный нрав и привычка говорить правду в глаза, он мог бы давно уже стать воеводой, равным Слуду, Свенельду или Волчьему Хвосту. Обо всех этих «если» Отеня знал, но продолжал жить так, как ему любо.

Впрочем, женат он всё же был. Из Хвалынского похода Отеня привёз невольницу — самую настоящую скифку. Уж где он её сыскал — не знал никто. Из невольниц она быстро стала женой. Но уже на следующий год она погибла в Искоростене. Может, из-за неё Отеня и не женился более? Может, потому и не знал покоя — не искал ли похожую?

— Кушать подано, господине, — помешал тиуну холоп.

Посреди стола исходил жаром горячий ржаной хлеб. Деревянный жбан с квасом, поливной кувшин с вином, ломаный сотовый мёд в деревянной чашке, блестящие капельками масла блины, желтоватый плотный сыр в глубокой чашке, солёные огурцы, переложенные укропом, брусничным и дубовым листом, обжаренная в муке рыба… н-да, своей привычки вкусно поесть при каждом удобном случае Отеня не оставил.

Несколько времени мы молча пожирали выставленное на стол обилие — слышно было только чавканье и сытое урчание, словно насыщались два голодных зверя. Гюрята вдруг усмехнулся про себя — странник, книжный ценитель и любомудр, знаток иных наречий, иной раз и правивший посольское дело, и водивший полки, Отеня жрал грубо, как голодный волк.

Словно услыхав его мысли, Отеня вдруг рассмеялся. Гюрята глянул на тиуна и подивился происшедшей с ним перемене — теперь Рыжий ел спокойно, размеренно, словно на посольском приёме.

Когда дело дошло до зверобойного взвара с мёдом, оба новогородца откинулись к стене, полуразвалясь на лавках:

— Благодарствую, — сказал, наконец, Гюрята, допив вторую кружку. — Не хуже, чем на княжьих пирах.

Отеня насмешливо хмыкнул:

— Пиры эти… он всё на древлего Владимира равняется, на Красное Солнышко. Мнит, что потомки его так кликать станут, спутают…

— Князь Владимир Святославич правит Русью, как первый средь равных, — сказал Гюрята, выискивая на столе среди сбережённых с осени в княжьих погребах яблок покрупнее и посочнее.

— Угу, — кивнул Отеня, пряча насмешливые искры в глазах. — Мнишь ли ты, что Ярополк был бы хуже?

Гюрята смешался, не нашёлся в первый миг, что ответить.

— И Святослав тож был первым средь равных.

— Святослав был великий вой, — пожал плечами Гюрята. — Но он о Руси не заботился, только воевал…

— О как, — крякнул Отеня. — Он что, для своего удовольствия воевал?

— Да нет, — вновь смешался Гюрята. — Не то я хотел сказать…

— А сказал.

— Но… сколь раз печенеги осаждали Киев, когда он где-то с войском бродил?

— Всего один раз, — возразил Отеня. — За что и поплатились потом. Разве нет? И больше ни единого набега на Русь не было. А хан Илдей и вовсе к Ярополку служить пришёл.

— Но Святослав открыл дорогу на Русь печенегам!

— Как это? — поднял брови тиун. — Опять эти байки про то, что Козария их сдерживала? Брехня собачья. Попробуй, сдержи ветер. Да и не Козария была промеж Руси и печенегов, а напротив — печенеги промеж Русью и Козарией. Нет?

— Но Козария… — всё ещё возражал гридень.

— Козария мешала нашей восточной торговле, — пожал плечами Отеня. — Не одним же иудеям караваны по Востоку водить. Козарский замок с низовьев Волги сбить было — святое дело. Пото столь охотников её губить и набежало, опричь нас. Эва — и печенеги, и аланы, и греки, и Мансур ибн-Нух.