Виктор Некрас - Дажьбоговы внуки. Свиток первый. Жребий изгоев

— Боярин тоже с вами был? — Крамарь перестал удивляться.

— Боярич… был.

— Где он?

— А эвон — Багула кивнул на труп в посеребрённых доспехах. И вдруг прорвалось изнутри откуда-то. — И не радуйся, что его убил! Язычник!

В уголке рта заклубилась пена, смешанная с кровью.

Крамарь выпрямился, кивнул старшому:

— Добей.

Весяне уже воротились из лесу, стояли в стороне угрюмой плотной кучкой, глядя на боярских кметей без вражды, но и без дружелюбия.

К Крамарю подошёл коренастый крепкий старик — таких обычно сравнивают со столетними дубами.

— Что скажешь, боярич? Что делать-то нам теперь?

— Н-да, — протянул Крамарь задумчиво. — Жизни вам здесь не будет — это точно.

— Кто хоть таковы-то? — с тоской спросил дед. — Хоть бы знать, куда от них прятаться… Тати альбо как?

— Не тати, дедо, — вздохнул Крамарь. — Совсем даже не тати.

— А кто, если не тати? — у деда — под бородой было видно — вспухли на челюсти крупные желваки. — Раз грабят — стало тати!

— Пусть так, — снова вздохнул боярич. — Войта-то вашего как бы нам найти?

— Я и есть войт, — сурово отвечал дед. — Отец с матерью Славутой звали. А опричь меня мужиков в веси нашей не осталось.

Борода Славуты крупно дрогнула, словно войт собирался заплакать да передумал.

— Вот чего, Славуте, — задумчиво сказал боярич. — Собирай-ка ты своих людей, берите, что в домах уцелело, да двигайте со мной в полоцкую землю, к князю Всеславу Брячиславичу. Больше от тех татей вам укрыться негде…

Дед покивал.

— Думать будем… — сказал он привычно. Весяне никогда не решают срыву, только после обдумывания. Да только с кем обдумывать, если из мужиков остался один только Славута? И дома разорены, и капы на святом месте срублены… не жизнь теперь здесь. Побил сегодня Крамарь боярича Мстишу, завтра сам боярин Ратибор Тужирич явится и остальное дожжёт.

— А Всеслав примет, — закончил Крамарь.

Конечно, примет, — со смесью зависти и лёгкой злости на Всеслава подумал боярич. — Ещё б ему не принять! И так уже средь всех русских земель кривская славна как Земля Последней Надежды…

Боярич вздрогнул и опомнился.

Чего злобствуешь-то, Крамаре? Тебе ли? Твоего друга Всеслав в полон взял, а после без выкупа выпустил. А княжьи холуи убили. Так кто же свои тебе?!

Не ты ли, Крамаре, сам говорил старому боярину Басюре про странные речи его сына, про то, как вздыхали вы с друзьями по великой Северной Руси… и про князя Полоцкого? И не к нему ли, не к Всеславу ли Брячиславичу, не к полоцкому ли оборотню ты сегодня послан от великого боярина Басюры? Да не того ли и сам Басюра хотел?!

Крамарь раздражённо дёрнул щекой.

А Дажьбог его весть чего хочет Басюра! Крамарь толком не знал этого и сам. Ничего определённого великий боярин ему не сказал. Скорее всего, он пока что хотел только наладить дружбу с Всеславом.

С полоцким оборотнем.

И того уже немало.

Затея Басюры с местью за сына, когда он в запале призвал к себе Крамаря и после долгого с ним разговора велел ехать в Полоцк к Всеславу, оборачивалась какой-то неожиданной стороной.

А за иным чем дело не станет…

Через час тронулись в путь. Улыба ехала на седле у Крамаря и, вопреки своему назвищу, не улыбалась — Буса Белоголового так и не нашли.

Впрочем, назвища её Крамарь не ведал.

С утра вдруг зарядил мелкий, совсем осенний дождь — в воздухе почти недвижно висела мелкая водяная пыль, оседала на плаще и свите, на кояре и шеломе, на бурой шерсти коня, капала с бровей и жиденьких, недавно отпущенных усов.

Шепель отёр со лба воду и весело озрел окрестные холмы, поросшие буковыми, дубовыми и берёзовыми рощами, редкими виноградниками, свежие пожни с частыми бабками снопов. Волынь ему нравилась — богатый край. Очень богатый. Невольно подумалось даже — и чего Ростиславу не сиделось на волынском столе. Хоть и знал отлично — чего.

Город виднелся на самом окоёме — вчера вечером Шепель так и не поспел до него доскакать, заночевал в придорожной корчме. Можно было и поспеть, но вряд ли в городе отворили бы ворота за полночь, ниже и княжьему гонцу. А может, и отворили бы. Шепель предпочёл не проверять, и теперь терзался — как бы не опоздать. Вовек тогда вины своей перед князем не избыть.

Ворота Владимира оказались затворены — видно, Шепель прискакал пока что рановато. Ощущая на себе взгляды молчаливой сторожи города, он подъехал вплоть — мост был опущен и несколько раз грохнул кулаком по воротному полотну. Ушиб кулак и зашипел сквозь зубы, поминая матерей воротной сторожи — окликнули бы зараньше, и не пришлось бы стучать.

— Кто там ещё? — отозвался из-за ворот лениво-сонный гулкий голос. Слишком ленивый и слишком сонный. Шепель готов был поклясться, что воротники заметили его давно и нарочно ждали, издевались. Подумалось даже вздорно — небось и ворота были отворены, да нарочно для него затянули.

— Гонец от князя.

— От какого ещё князя? — голос по-прежнему был недовольным. Кметь невольно представил воротника здоровенным обломом с необъятными плечами и столь же необъятным брюхом, большого любителя пожрать.

— От Ростислава Владимирича, от какого! — возмутился Шепель нешуточно. — Отворяй!

— Не велено, — всё так же лениво сказали из-за ворот. — Да и не время пока что. Вот скоро старшой придёт, тогда и отворим.

— Ладно, упырь тебя заешь, — взбешённо пообещал кметь. — Спросит матушка княгиня, с чего я так поздно прискакал, да не приведи Велес, опоздал, так я ничего, двенадцать упырей, скрывать не буду — как есть расскажу, что ты меня под воротами держал. Поглядим тогда, какие ворота ты после того будешь сторожить, телепень, со старшим своим вместе — не иначе, как на конюшне боярской. А то и вовсе на купецкой, ядрёна вошь!

Внутри вежи загоготали.

— Но-но, — голос за воротами несколько подобрел, хоть страху в нем не прибавилось ни на резану. — Сейчас отворим.

Чуть скрипнув, откинулась неприметная калитка в воротном полотне.

— Проезжай, — воротник и впрямь был здоров, как медведь. Он окинул гонца оценивающим взглядом и одобрительно-весело прибавил. — А здоров ты лаяться, парень. Мы аж заслушались.

Внутри воротной вежи на Шепеля, весело скалясь, таращились ещё трое, да один выглядывал сверху, с гляденя. Кметь невольно вновь подумал, что ворота затворили нарочно, как его завидели.

— А старшой?.. — невольно спросил Шепель, и воротники жизнерадостно заржали.

— А я и есть старшой, — прогудел похожий на медведя. — Грамоту-то княжью покажи.

— Вот грамота, — Шепель вытянул из поясной калиты небольшое бересто с княжьей печатью, показал краешек. — Печать-то княжью видеть доводилось?