Виталий Вавикин - Эта короткая счастливая жизнь

– А со мной?

– С вами? – Лаверн замолчал, вглядываясь ей в глаза. Вестл улыбнулась и положила голову ему на плечо.

Позже, когда Вестл вспомнила, что ей пора возвращаться домой, и каждая новая минута просрочки катастрофически уменьшает шансы Лаверна остаться в живых после встречи с её отцом, он невольно почувствовал себя несовершеннолетним мальчишкой, который робко пытается выпросить первый поцелуй, но не понимает, как перейти от помыслов к делу.

В субботу, в галерее, устроенной местным художником, он нашёл момент и, уединившись в пустующем помещении, поцеловал Вестл, ожидая больше пощёчины и осуждения, чем податливости и страсти.

Но пощёчины не последовало. Поцелуй затянулся, и Лаверну показалось, что прошёл, как минимум час. Они вернулись в галерею и долго прохаживались вдоль картин, храня молчание. Лаверн улыбался, боялся, что обидит этим Вестл, но не мог не потешаться над самим собой.

С Терри Уикет и девушками, которые окружали этого случайного друга, всё было просто и напоминало Лаверну тот мир, который он оставил, но здесь, рядом с Самерсфилдом, рядом со Стефани и Вестл, он почему-то чувствовал себя не то мальчишкой, не то порочным развратником, забравшимся в женский монастырь. Каждый жест, каждое движение, каждая мысль – всё это казалось неуместным, неприменимым.

Прощаясь с Вестл, Лаверн забылся и машинально опустил руку по её спине вниз, ожидая порицания. Он замер, осторожно сжимая мягкую плоть, но Вестл словно и не заметила этого. Лишь её поцелуй стал чуть более страстным, и только.

Лаверн вспомнил Донну и решил, что, возможно, немного переоценил строгость нравов этого времени, и в частности, Вестл. Что если в словах её подруги – а именно: что нужно куда-то пристроить Вестл – крылось нечто большее, чем просто женское пренебрежение скромностью и неприглядностью. А может, Вестл просто доверяет ему?

Лаверн решил, что лучшим будет держаться естественно. Если он получит отставку, то так тому и быть. Если нет, то, может быть, она станет второй его девушкой в этом мире.

На следующем свидании Лаверн сводил Вестл в кабаре, а потом они долго катались в такси по вечернему городу. Разговаривать не хотелось. Вестл трепетно дрожала в его руках, страстно отвечая на поцелуи. Она отдавалась ему всецело, не возражала, не сдерживала себя.

Лаверн изучал её грудь, гладил её бёдра. Таксист молчал, отрабатывая двойную плату, и настырно не смотрел в зеркало заднего вида.

В какой-то момент Лаверн подумал, не много ли себе позволяет, но, почувствовав робкое прикосновение Вестл к своему бедру, решил, что она и сама этого хочет. Хрупкая и доверчивая.

Лаверн простился с ней у её дома. Таксист смущённо кашлянул и, пересчитав деньги, пожелал спокойной ночи. Лаверн вернулся домой и заснул, вспоминая, как познакомился с Джесс. С Джесс из девяностых. «Кажется, женщины похожи в любые времена», – решил он.

Больше месяца они продолжали встречаться с Вестл, и лишь потом Лаверн ненавязчиво предложил зайти к нему.

– Ты ведь не бросишь меня? – спросила она, вкрадчиво вглядываясь ему в глаза.

– Брошу? – Лаверн рассмеялся. – Ну что ты, Вестл?! Конечно, нет! – он обнял её и, прижав к себе, поцеловал. Мысль о том, что эта девушка сегодня будет принадлежать ему, пьянила и позволяла забыть обо всём, кроме предстоящей близости.

Точно так же, как в тот день, когда он вернулся в этот мир, Лаверн обрушился в своей страсти на Вестл. Она уступила, сдалась, прижалась к первому в жизни мужчине и долго лежала, не в силах перевести дыхание.

Квартиры в Нью-Йорке оказались до неприличия крохотными по сравнению с квартирами в Чикаго, но стоили на порядок дороже. В первые дни новый город напугал Олдина, и он напоминал Фелиции встревоженного зверька, которого напугали адским шумом, и он не может отыскать свою тёплую, уютную нору. Пару раз он с надеждой вспоминал Чикаго, особенно тот дом за городом, где они жили вместе с Лаверном на протяжении двух недель.

Фелиция слушала его молча. Сейчас вспоминать о прошлом хотелось меньше всего. Оно осталось позади, а вместе с ним, казалось, и все воспоминания, мечты, надежды, чувства. Фелиция рассчитала имеющиеся деньги и решила, что торопиться не стоит. Если жить экономно, то хватит на пару месяцев. За это время она сможет приглядеться к этому чужому городу, понять, что к чему.

Ночью ей приснилось, что она снова восемнадцатилетняя девочка, которая только что сбежала из дома и приехала в большой город. Только теперь не было наивности и неопытности.

На следующий день Фелиция оставила Олдина дома, а сама, купив пару газет, долго сидела в парке, читая объявления о работе и приглядываясь к прохожим. В памяти всплывали рассказы знакомых девушек о Бродвее, но Фелиция не особо верила им. Из десяти подруг в Чикаго, клятвенно говорящих, что знают, что такое Нью-Йорк, возможно, ни одна не знала в действительности, о чём говорит.

Фелиция вспомнила Уолтера Килнера, но решительно прогнала искушение позвонить ему и попросить помощи. В Чикаго они встречались раз пять, и каждую из этих ночей Килнер ни разу не пообещал ей ничего. Лишь оставил номер телефона и сказал, что если она будет в Нью-Йорке, то может позвонить ему.

Высокий, стройный, с широкими плечами и узкой талией. У него было скуластое лицо с коротким ёжиком светлых волос, голубыми глазами, прямым носом и волевым подбородком. Он нравился Фелиции, и она не переставала напоминать себе, что этот мужчина – один из немногих, кого выбрала она сама, а не ответила на интерес к себе.

Вспоминая Килнера, Фелиция почему-то вспоминала тёплые летние ночи, когда они лежали в постели и курили после свершившейся близости. Странным было то, что встречались они не летом, а холодной зимой, в отеле, где Килнер снимал номер. Кажется, он работал адвокатом. Кажется, он был хорошим любовником. И, кажется, он понимал её, не задавая лишних вопросов и не распыляясь на пустые обещания и бахвальства.

Но это могло быть таким же обманом, как и время года, оставшееся в памяти. Скорее всего, она собрала этот образ из многих других, оставив лишь внешность и тело, хотя и здесь, возможно, вкрадывался обман.

Фелиция вырвала из газеты клочок с предложением работы и убрала в сумку. «Устраиваться продавщицей косметики, тем более в хороший магазин, не самое плохое, что может случиться», – думала Фелиция, безучастно продолжая читать газеты.

Её внимание привлекло объявление о художественной выставке со свободным входом, и она решила, что будет неплохо сходить туда.

Люди, встреченные Фелицией на выставке, понравились ей, в отличие от картин. Уродливые лица, созданные грубыми мазками, вселяли ужас и отвращение, хотя, по мнению Фелиции, картины должны умилять и радовать глаз. Полуобнажённая женщина в лохмотьях тянулась в баре за бутылкой шнапса. Карлик выпрашивал у розовощёких детей милостыню. Ржавый трамвай катил по заснеженной улице.