Виктор Власов - Последний рассвет

Не выдержав ожидания, Мицухидэ приказал войску двигаться на линии врага, не смотря ни на что. Но бывшие самураи Ёсисады Хадзиме расступились, образовав кольцо. В него стремительно ворвался сёгун , за ним прошли несколько элитных отрядов хатамото . Простёршись ниц, бывшие самураи Ёсисады ожидали участи, которая выпадала на долю предателя. Но Хадзиме они сейчас не интересовали. Спрыгнув с коня, он выкрикнул своё имя и вызвал Мицухидэ. Приняв древко со стягом от знаменосца, сёгун воткнул его в мёрзлую землю, орошённую кровью, направил остриё катаны на бывшего друга:

— Кено, есть разговор.

— Я… н-не хотел, — лепетал Мицухидэ, дрожащий, словно от холода. Горечь неизбежной позорной смерти переполняла сердце. Лицо его исказилось и замерло в уродливой гримасе. Руки он непроизвольно нервно тёр одна о другую, не решаясь вытащить клинок, не замечая, как то и дело умоляюще складывал их на серебристом нагруднике доспеха, топтался на месте, бросая полный отчаяния взгляд на соратников. — Разум помрачился!.. Оннигороши заставил!..

Самураи, скинув клинки, встали на колени и опустили головы, молчали.

— Прости, Хадзиме! — зарыдал Мицухидэ, содрогаясь телом. — Мне ничего не остаётся… ничего!

Наконец, выхватив клинок, Мицухидэ с хриплым криком побежал на Ёсисаду. Парировав неловкий удар, Хадзиме оттолкнул нападавшего ногой. Стоял и глядел мерцающими глазами, будто не верил.

— Я приму тебя и прощу! — пообещал Хадзиме, и голос дрогнул.

Спрятав катану в ножны, он широко распахнул руки, ждал, когда же старый друг бросится к нему в объятия, и признается, что как прежде любит своего господина верной любовью слуги. На глазах Белого Тигра проступила влага, и в сердце словно вложили кусочек раскалённого угля.

На миг собравшись с духом, Мицухидэ процедил:

— Не я предатель, пойми! Я люблю Ямато, её собирает Ода… А предаёшь — ТЫ!

Вдалеке от кольца склонившихся самураев сверкнули залпом широкие чугунные жерла пушек, грохнуло гулко и сильно. В вечернее чёрное небо, застланное сизой пеленой, поднялись пороховые дымки. Резкие удары бухали один за другим, ядра, пролетавшие сквозь ряды сражающихся, сметали их, превращая в месиво из окровавленной плоти и рваных искорёженных доспехов.

Мицухидэ стремглав выскочил в образовавшуюся брешь. Выкинув катану , побежал. Хадзиме рванул за ним, не веря своим глазам. Ни один самурай, ни при каких обстоятельствах не расстанется с мечом! Это последнее бесчестие!

— Стой же! — голос утонул в шуме боя.

Множество воинов одновременно прицелилось в предателя из луков и спустило тетивы. Но не от стрелы суждено было погибнуть выдающемуся генералу: в этот момент, поскользнувшись на заледенелой крови, Мицухидэ упал на мёртвые тела, пополз по ним, точно змей. И как только поднялся, в спину врезалось копьё…

Мицухидэ захрипел, завалившись около воды среди мёртвых тел.

— Не-ет! — с невыразимой болью вскричал Хадзиме. Подбежав к любимому вассалу, упал на колени, громко зарыдал. Выдернув яри , посмотрел в лицо поверженного друга внимательно, с надеждой. Лицо Мицухидэ стало смертельно-бледным, в горестных морщинах, осунувшимся. Сёгун тихо придвинул обмякшее тело к себе.

— Лекаря, лекаря! — заорал он, брызгая слюной.

Голова вассала покоилась на коленях у Хадзиме.

— Прощаю тебя!.. Простил ведь! Зачем?..

Мицухидэ искривил губы в горькой усмешке:

— Я… — генерал закашлялся, выплюнув сгусток багряной крови. — Ушёл от войны… рад… вечный покой!

Билось последним торопливым стуком в агонии его искромсанное сердце. В темноте, грохочущей залпами мушкетов и пушек, мертвенно-бледно синело лицо Мицухидэ. Сердце млело, казалось, он плыл в жидком тумане, в предсмертной зыби по мрачной реке Сандзу. Глаза — воспалены, взгляд затравленный. Под слегка вывороченными нижними веками блестели, замерзая, хрусталинки — генерал не сдерживал слёз от боли, а Хадзиме — от жалости.

— Не уходи, слышишь! — потребовал сёгун , тормоша умирающего друга за плечи. — ПРИКАЗЫВАЮ!

Широко открытые глаза покосились на голос и не нашли того, кто говорил. Губы шевельнулись, беззвучно складывая какие-то слова. Хриплое дыхание становилось громче, прерывистее…

Рождённые на рассвете умирали до заката, рождённые вечером — до рассвета. Это вполне соответствовало буддийскому пониманию гармонии сущего, поэтому невольные свидетели из стана Оды, плохо знакомые с реалиями Эдо, были удивлены тем, что смерть обыкновенного вассала повергла его господина в пучину отчаяния. В конце концов, Мицухидэ был воином и находился на поле сражения, где каждое мгновение вёлся счёт павшим, где люди уходили в мир иной, теряя жизнь легко, будто осенний ветер срывал с ветвей листья. Горе Ёсисады Хадзиме настолько явно и сильно отражалось в его согбенной фигуре и на лице, что подоспевшим соратникам показалось, будто ранили самого императора; они почувствовали себя вдруг оглушёнными и подавленными, на волосок от поражения.

Немалое время прошло, прежде чем Хадзиме пришёл в себя. Словно после приступа болезни он опомнился внезапно, оглядев озадаченные, обеспокоенные лица хатамото . Поднял невесомое тело медленно, бережно, со своих коленей, и, двигаясь, точно слепой, опустил его на белое покрывало, которое появилось в руках у воинов словно ниоткуда. Не замечая войны, он отрешённо продолжал нашёптывать усопшему другу какие-то слова, но разве тот мог услышать?

Печаль Белого Тигра словно передалась его войску, оно заметно потеряло волю к победе, и, перейдя к обороне, засело за разрушенными бамбуковыми крепями и неровностями рельефа.

С вала грянул мощный мушкетный залп, в звёздное небо взвилась туча порохового дыма. Поскольку у ружей были примитивные фитильные запалы, на перезарядку даже у искусных стрелков уходило значительное время. Стрельба велась двумя шеренгами: пока в первой перезаряжали, вторая стреляла. На воинов Ёсисады обрушился непрерывный огонь. Ряды Белого Тигра дрогнули перед огневой мощью войска Оды. Множество убитых и раненых на земле, пороховой дым затянул их тела. В долине стлалась густая пелена.

— Белый Тигр застрял на берегу! — горлохватом кричали командиры. — Захватить!

— Резервный отряд, покинуть позиции! — скомандовал Токугава, отправив две тысячи гвардейцев из родни Имагавы вдоль берега. — Отрезать врагу пути к отступлению!

Севернее Ёсисады к укреплениям Тоёхаси рвался Хавасан. Смяв и опрокинув всадниками вражескую пехоту, расстреляв из луков конных мечников Токугавы и оставив сохэям нитирэн добивать их нагинатами , отважный генерал развивал успех. Но, заметив слева приближение многочисленных отрядов противника к реке, генерал Хавасан забеспокоился: