Марина Дяченко - Магам можно все (сборник)

Он хлопнул в ладоши. Посреди комнаты возник накрытый стол, ломящийся от угощений, причем, насколько мог судить Варан, самые изысканные яства соседствовали с обильной крестьянской едой. Его могущество улыбался; Варан, изображая удивление и радость, уселся в предложенное ему кресло.

Подставка, конечно, знал про тот давний пожар. Вот что означали его слова: «С магом можешь не встречаться»…

Его могущество снова хлопнул в ладоши, и ушастый кувшин с вином взлетел над столом, наклонился, наполняя кубки.

Все требуют фокусов, когда-то сказал Подорожник. Как будто маг — это жонглер на ярмарке…

Варан поднял кубок. На секунду усомнился — пить ли? В доме Лесного наместника он не пил ничего, кроме привезенной с собой воды…

Он задержал дыхание и отхлебнул. Понял, что яда нет, и ощутил что-то вроде разочарования. Воспоминание о нескольких часах, прожитых в поддонье, метнулось, как агонизирующая лягушка. Замерло, придавленное волевым усилием. Варан улыбался, глядя в широко расставленные голубые глаза его могущества, улыбался и кивал.

А маг разглагольствовал, размахивая руками, пуская фиолетовые молнии к потолку. Светильники над головой вспыхивали то голубоватым, то желтым. По натуре своей крестьянин, его могущество искренне радовался редкому случаю — подарить себя еще одному, совершенно новому человеку. Поделиться сокровенным. Пожаловаться на скуку. Развлечь с помощью магического искусства. Похвалиться. Побахвалиться. Расспросить о новостях.

Он был огромен, этот играющий молниями ребенок. Он был чуть не на голову выше Варана и гораздо шире в плечах. От звука его голоса подпрыгивала посуда на столе. Варан понимал, как нелегко ему, на годы и годы запертому на Круглом Клыке, хоронить в себе жажду нравиться. Необходимость быть в центре внимания. Притягивать восхищенные взгляды.

— …Двор?! Это называется княжеским двором? Нет, здесь есть две-три милые дамы… и только! Нет, господин посланник, если бы не сезоны — я умер бы от тоски. А в сезон здесь бывают такие интересные люди, такие блестящие дамы… И они ценят магическое искусство, о да, они ценят!

И его могущество устраивал очередной парад летающих предметов.

Сын бакалейщика, думал Варан, кивая в такт льющейся из мага речи. Так удивленный своим магическим даром, что и теперь, в весьма солидном возрасте, не может наиграться. Самый симпатичный, пожалуй, из всех виденных мною колдунов… За вычетом Подорожника, разумеется.

— …Могущество магии! Недооценивают, да-да. Сколь многие сидят сложа руки, довольствуясь только тем, что могут что-то! Нет, тот может, кто делает, — так я рассуждаю. Я врачую… пока только прыщи и бородавки, но дело ведь в практике! Дайте мне время, говорю я им, и с помощью магии можно будет опреснять воду, поднимать продукты из поддонья, не прибегая к помощи этих их ужасных винтов… Оживлять мертвых, вот куда я смотрю! Дайте мне время, говорю я этим невеждам, и все будет!

— Давно вы здесь? — спросил Варан.

Маг запнулся. Посмотрел на Варана внимательно, как будто тот задал вопрос на чужом языке.

— Несколько лет? — предположил Варан.

— Двадцать три года, — сказал маг, будто сам себе не веря. Кувшин, кружившийся по комнате, упал на ковер и разбился, выплеснув красную лужу.

— Ну, — быстро проговорил Варан, будто пытаясь загладить оплошность, — в масштабах жизни государства… совсем немного.

— Господин Варан, — широко расставленные глаза его могущества смотрели печально и растерянно, — вам приходилось когда-нибудь чувствовать… что время льется на вас, как густое стекло? Поток расплавленного стекла… Вы знаете — знаете! — что прошло несколько дней… И вдруг — прошли годы… Годы. Вам приходилось?..

— Сегодня, — сказал Варан.

Оба замолчали.

Солнце давно село. Занавески разошлись, открывая небо с медленно разгорающимися звездами.

— Сегодня, — повторил Варан, глядя сквозь окно на желтоватую мерцающую точку, — я увидел время — воочию… И я еще кое-что увидел. То, что невозможно исправить.

Маг посмотрел на свои растопыренные пальцы. Черепки кувшина потянулись друг к другу, слились. Лужа втянулась обратно в сосуд сквозь тихо икнувшее горлышко.

— Невозможно, — тихо подтвердил его могущество. — Я бы тоже хотел повернуть время вспять… вернуть… кое-что.

— Понимаю.

Маг несколько секунд сидел, опустив плечи, и странно было видеть его молчаливым и подавленным. Потом он вздохнул, будто просыпаясь, плечи снова расправились, на лицо вернулась улыбка:

— А… зачем вы приехали ко мне, господин посланник?

— За архивом, — честно сказал Варан. — Я думал, тут что-то осталось… от вашего предшественника. Я не знал про пожар.

— А-а, — маг кокетливо помахал рукой проплывавшему мимо блюду, и поджаренный рыбий хвостик сам прыгнул к нему на тарелку. — Вы знаете, местные пишут на ракушках… а ракушки, может быть, не горят?

— Нет, — сказал Варан. — Тот, кто жил тут до вас, хранил все записи на бумаге. Он был нездешний и прожил тут совсем немного.

Маг деликатно похрустывал рыбьими косточками. Молчал.

— Скажите, — начал Варан. — Когда вы только прибыли сюда… пепелище и все такое…

— Ужасно, — подтвердил маг с набитым ртом.

— Когда вы впервые вошли сюда… чем тут пахло?

Маг поперхнулся. Болезненно хмыкнул, вытащил рыбью кость, застрявшую в мякоти между зубами. Посмотрел на Варана укоризненно:

— Здесь пахло гарью, господин посланник. Вот все, что я могу вам сказать.

По уставу караульной службы сигнальные огни на острове следовало зажигать сразу же после заката. Тем не менее сгустилась темнота, Круглый Клык перестал существовать для глаз, а зажигать огни никто и не думал; наконец ленивая искра выползла из караульного помещения и, неторопливо покачиваясь, двинулась к берегу.

Варан стоял на круглом балконе — перила починили, видимо, после пожара, и теперь на них можно было смело облокотиться. К ночи ветер улегся, но все равно холодало. Варан кутался в дорожный плащ, еще сырой после посещения поддонья. Мерцали звезды.

Нила умерла, говорил себе Варан. И прислушивался к тому, что происходит в нем в ответ на эти слова.

Ничего не происходило. Как будто все, что могло в Варане любить и жалеть, в одночасье онемело, отнялось. Когда-то он любил развлекать себя мыслью о том, что вот она забыла его, вышла замуж и живет счастливо и спокойно, у нее дети. Потом думал: у нее уже внуки… Эти мысли причиняли ему боль, но он снова и снова возвращался к ним. Как будто эта боль его оправдывала, искупала все случившееся в тот день, когда он оттолкнулся от пристани веслом. А Нила, разгоряченная, злая, кричала: ну и убирайся. Бросаешь меня — ну и бросай, я не умру, найду другого. А он даже не пытался убедить ее в сотый раз, что не бросает, но зовет с собой. Он предлагал ей лодку — одну на двоих, но ей не нужна была лодка. Она мечтала выйти замуж и жить с твердой землей под ногами. А он, оттолкнувшись веслом, ощутил малодушное облегчение: вот и все, и не надо больше никого любить…