Генри Олди - Бездна голодных глаз

— Слышь, Серый, что это у тебя за повязка на руке? Металлист, что ли?… Тогда почему клепок нет?

Если бы я еще сам знал, что это за повязка! Ну, была там какая-то родинка, так как в шестнадцать лет перед днем рожденья отец мне эту повязку на руку наложил, так я ее больше и не снимал. Батя, кстати, тоже такую носит. Говорит, наследственное, болезнь, вроде саркомы. Не дай бог на эту родинку свет попадет — все, кранты, помереть можно. Правда, я про такую болезнь ни разу не слышал. Но экспериментов пока не проводил — уж больно у отца глаза тогда серьезные были. И сам повязку никогда не снимает. Даже когда купается. Или на медосмотрах…

— Серега, ты перебрал, что ли?

— Нет, я в норме.

— Тогда давай, колись про повязку.

— Да ничего особенного. Упал в детстве, руку до кости об железяку пропорол. Шрам там жуткий. Лучше и не смотреть.

— Покажи.

— Ты что, шрамов никогда не видел?

— И то правда, Стас, чего ты к человеку пристал?…

— А мне интересно. Что ж это за шрам такой ужасный, что на него и посмотреть-то нельзя?… Под пиво.

Черт бы побрал этого Стаса! Вечно, как напьется, так ему дурь в голову лезет.

— Слышь, Серый, ты меня уважаешь?

Ну вот, началось. Сейчас драться полезет. Не хочу я с ним драться.

— Уважаю.

— Тогда покажи.

— Слушай, Стас, я тебя уважаю, но повязку снимать не буду.

— Почему?

— Ну, повязку разматывать неохота. Да и тебя наизнанку вывернет, если увидишь. Все пиво пропадет.

— Не пропадет. Я еще столько же выпить могу. Показывай.

Тут меня взяла злость.

— Хорошо. Показываю… — и я показал Стасу фигу.

— Ах ты козел! Это ты мне!…

Стас полез через стол, опрокидывая стаканы с пивом, на пол посыпались остатки рыбы, зазвенело разбитое стекло. Сколько раз давал себе слово не пить с малознакомыми людьми! Так этот балбес Колька опять затащил. Теперь в углу помалкивает, пиво сосет…

Стаса ухватили сзади за штаны и стащили обратно на диван. Стас был весь в пиве, в рыбьей чешуе, красный, как рак, и отчаянно ругался. Ему сунули в руки недоеденный хвост — и Стас утих.

— Спасибо, ребята.

— Не за что. А шрам свой мог бы и показать. Может, хоть Стаса стошнило бы…

— Не стошнило бы, — снова подал голос угомонившийся было Стас. — Ну покажь, жалко, что ли?

Он привстал и запустил в меня хвостом.

— И то правда, — отозвался кто-то из угла, — чего ты ломаешься…

Снять, что ли? На секунду. И сразу обратно завяжу. Самому ведь интересно — считай, девять лет не разматывал… Выпитое пиво подталкивало к подвигам.

— Ладно, уговорили. Только на минутку — покажу — и обратно замотаю.

— Об чем разговор!

— Только шрама там нет никакого. Наврал я.

— А черт тебя разберет, когда ты врешь! Показывай.

Я с трудом расстегнул уже основательно приржавевшую застежку (нержавейка, называется!) и стал аккуратно разматывать черную кожаную ленту. Надо будет и вправду заклепок на нее насажать. Пусть думают, что металлист — приставать не будут.

Кожа под повязкой была неестественно белая, в красных прожилках, и совсем без волос. Ну, однако, папа и намотал! Перестраховщик. Вот хохма будет, если там вообще ничего нет. Ладно, посмотрим…

— Что это у тебя, Серый? Татуировка? — все с интересом придвинулись к моей руке. И в самом деле, что это? На месте родинки — две пересекающиеся окружности, диаметром с двухкопеечную монету, перечеркнутые крест-накрест. Откуда…

И тут руку мне словно ожгло огнем. Окружности вспыхнули горячим красным светом, как спираль электроплитки. Нестерпимый жар быстро распространился по всему телу. Перед глазами поплыло, в ушах нарастал звон, окружающее стремительно проваливалось в расплавленную качающуюся пустоту… «Ну вот, предупреждали же!…» — успел подумать я, попытался было отдать приказ несуществующим рукам закрыть проклятую родинку — и это последнее усилие окончательно выбросило меня из реальности…

Мыслю — следовательно, существую. Не мыслю? Следовательно, не существую…

…Тишина. Нет, не совсем тишина. Часы тикают. За окном, в отдалении, прогрохотал трамвай. Стоп. За каким окном?

Лежу на чем-то твердом, наверное, на полу. Очень не хочется открывать глаза. Странно, почему так тихо?

Сквозь ресницы я вижу белый потолок с тонкими витиеватыми трещинками, люстру с одним горящим плафоном… Та же комната. И ничего не болит, даже голова. Может, мне все спьяну привиделось? Так вроде бы не с чего, подумаешь, каких-то три литра «Колоса»…

Подтягиваю ногу, опираясь руками об пол, при этом влезаю во что-то липкое — а, это Стас стакан с пивом разбил, на стекло бы не напороться! и — медленно встаю, поднимая опухшие веки. И тут же хватаюсь рукой за стенку, чтобы не упасть снова.

Возле дивана, обивка которого была разорвана в клочья, лежал окровавленный Стас, неестественно вывернув голову. Живот его был распорот, часть внутренностей вывалилась на паркет. Правая рука была оторвана по локоть, из культяпки еще сочилась кровь, смешиваясь с пивом из раздавленной восьмилитровой канистры. Вот во что я влез…

Из-под обломков стола торчали ноги в кроссовках. Одни ноги, без туловища. На правом «Адидасе» налип рыбий плавник.

Когда меня перестало рвать, я с трудом разогнулся и побрел в прихожую, к телефону. Телефон, к счастью, уцелел. Я переступил через кого-то с огромной рваной раной на спине и взял трубку. И только тут обратил внимание, что повязка по-прежнему аккуратно закрывает предплечье левой руки. Может, я ее действительно не снимал?…

Молоденькому сержанту сразу стало плохо, и пожилой врач из приехавшей с ними «скорой помощи» минут семь приводил его в чувство. Пока они там возились, коренастый капитан с серьезным лицом отвел меня в сторонку и стал задавать вопросы. Я честно удовлетворил его любопытство, умолчав, правда, о случае с повязкой — не хватало еще, чтобы этим заинтересовалась милиция. Внимательно выслушав меня, капитан вместе с очухавшимся сержантом удалился осматривать место происшествия. Бледный сержант предположил возможность пьяной драки, споткнулся о разорванного Стаса и все остальное время угрюмо молчал.

Мне сунули протокол, подписку о невыезде, я подписал, не глядя, и потащился домой.

В голове гвоздем засела идиотская фраза из протокола. «В квартире имели место пять трупов в состоянии расчленения». Пять трупов. В состоянии.

Так нас же было семеро! Это я точно помню! Стаса я опознал сразу, потом Дуремара с Сашкой, Зеленого… И чьи-то ноги. Коля был в турецком свитере, зеленоватый такой, с полосками, варенки на нем кооперативные, туфли, саламандровские, кажется… А ноги-то были в кроссовках! Значит, это Славка. А Николай, выходит, исчез… Куда?

Придя домой, я сразу схватил телефонную трубку.