Генри Олди - Бездна голодных глаз

— Ах я… — сказал человек.

— Что — ах ты? — оторопело спросил Бакс, крепче сжимая рукоятки серпов.

— Ничего, — ответил человек. — Зовут меня так — Ах. А больше ничего.

И развернулся к толпе, неуловимым движением натягивая лук и накладывая стрелу на тетиву.

Толпа попятилась, топча простыни Обряда Чистописания.

— Папа! — взвился в воздух пронзительный девичий крик. — Папа, подожди, я с тобой!..

Добрая дюжина подростков, расталкивая Людей Знака, выскочила вперед, а бегущая первой девчонка на ходу кинула камнем в Страничников и замерла на безопасном расстоянии от лучника — которого, похоже, побаивалась больше прочих.

— Вернемся домой, — хмуро пообещал ей отец, — по заднице получишь…

— Вот вернемся — тогда и посмотрим, — вздернула нос девчонка и подмигнула зардевшемуся Тальке.

Ах проворчал что-то себе в бороду — и вдруг вскинул лук, целясь в идущих навстречу людей, одетых в грязные и порванные городские платья.

— Не глупи, охотник! — весело крикнул тот из новоприбывших, чья забинтованная рука болталась на самодельной перевязи. — Испортишь шкуру, чем торговать станешь? Имей в виду, я у тебя свою дырявую шкуру не куплю!

— Зольд? — не опуская лука, спросил охотник. — Рыжеглазый, ты?

— Я, я, — широко ухмыльнулся дылда-Рыжеглазый, подходя с товарищами поближе. — Спасибо вот Чумбе да им — отбили у Боди, чтоб тех… ну как, вовремя мы?..

Бакс оглядел свою увеличившуюся армию и принялся насвистывать какой-то залихватский мотивчик, почесывая затылок кончиком правого серпа.

— Что ж вы делаете-то, Люди Знака? — с детской обидой выкрикнул Страничник помоложе. — Вам же их бить велено, а вы тут разговоры разговариваете, да стрелой еще в меня целитесь и камнем бросаетесь! Ну вы-то, — обратился он к толпе, — вы-то хоть будете их бить?

— Кого? — осведомились в толпе.

— Как кого? Выползней!..

— Каких выползней?

— Вы что, Люди Знака, счастья-пересчастья и вам, и вашей матери, — ослепли?! Вот этих выползней!

— А там и не все выползни, — задумчиво отметили в толпе. — Очень даже и не все. Вон и Страничник один имеется… И вовсе нельзя нам их бить, особенно смертным боем, по Закону Переплета. Опять же и выползней недавно уважали, а теперь не замечать велено. Вот мы и не замечаем… в упор.

— Козлы! — взвыл дурным голосом потерявший терпение Страничник. — Балбесы недописанные!..

— Ругается, — обиженно сообщили в толпе. — Страничник, а ругается, как выползень… козлами да балбесами зовет… Вот ему Переплет за это и наподдаст. Кричит «бейте их!», на Поступок толкает, а сам стоит и на себя брать не хочет. Хи-итрый… Ну что, Люди Знака, бить или не бить?

— Я, я беру на себя! — встрял в разговор оживившийся Талька. — Вы нас не бейте, а я все беру на себя! Ну как, годится?

— Ишь ты, — не поддался на провокацию упрямый глас народа. — Годится… Это годится, когда под боком молодица, а тут как-никак Поступок… обмозговать сперва надо. И бить, выходит, Поступок, и не бить — Поступок… куда ни кинь, всюду клин. Эй, Белые Братья-Страничники, скажите заветное слово — пусть их всех ураганом раскидает, а мы пока посмотрим, а там и решать станем…

— Я им скажу! — заорал обнаглевший Талька. — Я им сейчас такое слово заветное скажу — век помнить будут! Ясно? Плесень бледная!..

И уже тише, Вилиссе:

— Вила, тут у них столб заговоренный… Я хотел маму от него отлепить, да боюсь отвлечься. Вдруг эти поганки не побоятся, так ты в случае чего за мамой следи! Мне подсказывать не надо, я уже не маленький!..

— Да вижу, что большой, — улыбнулась краешком губ Вилисса и взглядом словно погладила мальчишку по голове.

Люди, стоявшие по краям толпы, начали взбираться повыше на склоны — оттуда было лучше видно. Молодой Страничник, чуть не плача, следил за ними. Возможное побоище неуклонно превращалось в зрелище. И вдобавок не то, что предполагалось вначале.

— Эх, вы… — шептал он севшим голосом, — что ж вы так-то… Их же мало совсем, горстка на ладони, дунь — и пылью разлетятся!

— Их-то горстка, — степенно заявил Страничник постарше, горбатый и оттого изогнутый вопросительным знаком, — да только им Поступок совершить, как тебе утереться… Дунь на них — может, и разлетятся, только дуть у нас никто не обучен. А ты, Белый Брат, стой и не вякай лишнего — сам, небось, знаешь, как ихний малец разок Свидольфа переговорил… а Свидольф тебя раза в три покруче будет… вернее, был…

— Эй, вы! — перебил его наставления вопль Бакса. — Да-да, вы, Беленькие! Кончай шептаться и командуйте, чтоб дорогу нам дали! А не то перебью всех, а остальных Талька заколдует! Ну, кому сказано?!.

— Кого — остальных? — спросил Талька. — Ты же сказал, что всех перебьешь…

— Их бить, — вполголоса отозвался Бакс, — что детей малых… Нельзя их просто так бить, Таля, гнусно это…

Договорить ему не дали. Хлопнула дверь в Книжном Ларе, подтаявший людской айсберг колыхнулся, вновь смерзаясь от страха и любопытства в единый монолит — впрочем, по-прежнему разрезанный надвое — и по этому нетронутому проходу к столбу двинулся человек в широком складчатом одеянии.

Белом с серебром.

— Глава! — завизжал от восторга молодой Страничник. — Глава!..

— А-а-а-а… — эхом отдалось в толпе.

— Глава! — нестройно подхватили остальные Страничники. — Наконец-то! Держись, выползни да отступники — Глава вам сейчас покажет!

Сверкающее одеяние искрилось на солнце, и люди у столба невольно жмурились.

— Покажи, Энджи, — шептал Бакс, не двигаясь с места и неотрывно следя за приближающимся Главой, — покажи… что ж ты нам покажешь? Покажи нам что-нибудь, милый Энджи, голубь господен, а мы посмотрим… Энджи, Энджи, друг ситный, Глава Книжкина…

И лицо Бакса плавилось странной смесью надежды и недоверия, и жестокой любви.

Глава был уже в дюжине шагов от столба, когда лучник двинулся на перехват, почему-то не поднимая лука. Так они и замерли: суровый охотник, чьи руки неподъемной тяжестью оттягивала стрела с раздвоенным жалом, и ослепительно-холодный Глава, слово зимний день в самый разгар лета.

— Ну что, Ах-охотник, — голос Главы был надменен и спокоен, — на пути моем встал?

— Встал, — глухо отозвался Ах после долгой паузы. — И теперь я на Пути Твоем стою, а ты, Глава, поперек него идешь.

— Так… — Глава повертел в узких пальцах тросточку с замысловатой резьбой, не обращая внимания на столб с Ингой, на звенящего от напряженного ожидания Бакса, на Тальку с подозрительно блестящими глазами…

— Так… Не успеет, так сказать, пропеть петух, как трижды отречешься от меня… Что, и стрелять в меня станешь, Ах-пророк? Имей в виду, я твою стрелу на себя не возьму. В себя взять — еще ладно, а на себя — дудки!

— Стану, — слово это далось охотнику с трудом, но наконечник стрелы медленно пополз вверх и остановился на уровне груди Главы. — Еще шаг — и стану. А потом на нож упаду…