Генри Олди - Пасынки восьмой заповеди. Маг в законе

Посмотрим, когда доскачешь.

...раньше ты б у меня не через буреломы скакал! горы на пути бы вставали — до неба, пропасти — без дна! Красота! ужас! Куда там конь — на драконах летать пришлось бы!.. И не в патоке увязал бы: что патока?! вморозил бы я тебя по самые очи черные в глыбу льда — поди, выберись! Извини, бэнгоро: не могу. Здесь мы на равных. Потому что могу я лишь вровень с вами, а вы можете все меньше и меньше... mea culpa, mea culpa, mea maxima culpa! [60] Моя вина, моя вина, моя величайшая вина! (лат.). Я пытаюсь, я каждый раз пытаюсь исправить свою ошибку, заложенную в фундамент здания, ставшего моим мавзолеем, я мечтаю разлить на землю проклятую похлебку из чечевицы, сдуру выменянную на дар первородства! — а вы упираетесь руками-ногами-рогами, честью-совестью-гонором, вы мешаете, полагая втайне разные глупости! я — так, вы — этак, я — ну? вы — хрен гну! я — да услышат глухие! а вы — затычки в уши и мимо острова Сирен, привязав себя к мачте...

Ну, огонь — это понятно. Через огонь вы все проходите. Впервой ли? Я же вам тот огонь и зажигал, когда Договор подписывали.

Я, спертый Дух Закона.

Что, думаешь, приехал? Думаешь, все? скатертью дорожка?! Дудки, бэнгоро, не все. Вот она, твоя судьба: поди, обмани! объегорь! Страх всякого конокрада: озверевшие мужики с кольями да с вилами. Взяли тебя на горячем, со сведенным конем — не жди пощады.

Выкрутишься?

И в ответ на меня снисходит запоздалое озарение.

Увы, бэнгоро, не от тебя.

Прямо сейчас, в одно время с кучерявым дьяволенком, ко мне идет будущий «видок» Крестов. Его учитель — здесь же, в моей внутренней реальности; и частица Духа Закона, погребенная в Короле-«видоке», на краткий миг обретает силу.

Силу прозрения.

Случайности — не понятые до конца закономерности! Кому это знать, как не Духу Закона?! Я един в тысячах лиц, я ощущаю наши связи — паук! связанный паутиной! высосанный мухами! — хотя лишь изредка могу проследить их до конца, увидеть, чем обернется действие! поступок! случайный плевок на тротуар!

О, если бы мне дано было видеть причины, следствия, последствия, когда я создавал Договор впервые!..

Жалеть об этом поздно и бессмысленно. Я знаю — но сейчас краешек завесы дрогнул, приоткрывая тайну! Сам того не желая, мальчик мой, я бросил тебе навстречу твою НАСТОЯЩУЮ судьбу! Гляди! — оскалилась, брызжет слюной и злобой, готова смять, раскатать в кровавый блин, в грязно-бурое месиво...

Ты смеешься? — смейся.

Ты играючи проезжаешь насквозь бесплотным призраком? — проезжай.

Даже не оглянувшись полюбоваться, как мужики остервенело молотят друг друга; вот один, утробно крякнув, всадил другому в живот вилы-тройчатки... — ладно.

Договорились.

Ты передо мной? — здравствуй.

Смотришь с прищуром сверху вниз, с коня слезать не торопишься. И не надо, я не гордый. Ага, слез все-таки. Ну конечно, ты меня видишь, как умеешь, а умеешь ты плохо. Наверное, я напомнил тебе твоего крестного, Ефрема Жемчужного. Или не напомнил. Значит, тебя зовут не бэнгоро, а Дуфуня? Дуфуня Друц?

Очень приятно. А я — Дух Закона.

Тянуть карту будешь, Дуфуня? Ну конечно, будешь! Только давай сначала — как всегда. Бесполезно, глупо, чуть-чуть стыдно — как всегда.

Сначала — вопрос.

Простенький.

Когда я задаю его, я спокоен. Я на самом деле спокоен. И отнюдь не потому, что мне все равно. Просто я уже знаю ответ. Когда краешек судьбы дрогнул от сквозняка, я успел глянуть исподтишка. Она раздевалась, судьба, обнажалась перед сном; она прекрасна и отвратительна.

Однажды она станет моей.

Нашей.

Нет, это случится не сейчас; возможно, судьбой будет твой крестник, или крестник твоего крестника — но у меня появилась надежда!

Ты знаешь, что такое надежда, парень?!! Ах, знаешь: та сука, которая умирает последней, пережив всех! Ты остер на язык, Дуфуня; ты мне нравишься; конечно же, ты ответишь, как все, едва сдержавшись, чтоб не плюнуть Духу Закона в глаза.

Но я все равно задаю свой вопрос...

Помнишь, Друц?

О да, ты помнишь...

Наша встреча была именно такой, и позади стоял твой крестный, Ефрем Жемчужный. Стоял, ждал, а значит, тебе не нужно было оборачиваться.

Ты спиной чувствовал учителя, входя в Закон.

И потом, когда пришел срок твоему первому крестнику, Вайде Хэладо, [61] Солдат (ром.). все повторилось; только стоял и ждал ты, а Вайда шел к Духу Закона пешком, по пояс проваливаясь в зловонное, булькающее, пышущее колдовским жаром болото; ты мог лишь смотреть, закусив губу, не в силах помочь крестнику.

Он должен был дойти сам.

Как ты в свое время.

Как старый Ефрем — в свое; а до того...

Ты не знал, что случится, если Вайда не дойдет. Не хотел знать. Ты знал другое: и он дошел.

Всякий раз перед Духом Закона предстают двое: учитель, молча стоящий в отдалении, и ученик, идущий вперед.

Таков Закон; таков я, его Дух.

Гнилая пародия на правду.

Почему же сейчас — иначе?!

Темнота мягко ударила в затылок, сбивая с ног. Но новый свод не разверзся над тобой, и не возникла в туманной дымке на горизонте колеблющаяся фигура.

Шершавые булыжники мыслей... под копытами старой клячи... цок-цок, цок-цок... Как быстро-то!.. Вы с Княгиней рассчитывали еще хотя бы на полгода... Быстро; не вовремя. Ай, не вовремя! Но это пустяки; главное — все иначе!.. после тьмы ты должен был оказаться НЕ ЗДЕСЬ! Тебя и потащило ТУДА — но в последний момент знакомый тоннель из тумана перерубила надвое гранитная стена, перед самым носом твоим перерубила, морэ, так что лоб расшиб, на ногах не удержался!

Или это ты ЗДЕСЬ лоб расшиб, когда ноги служить отказались?

Спуталась явь земная с явью Закона, близкое с далеким, бывалое — с небывалым. Вроде и лежишь, ром-неудачник, где стоял, где мажонка на твоих глазах всем миром забивали (жив ли парнишка? не видать...) — а глаза твои прочь устремились, уши в трубочки свернулись, вслепую видят, вглухую слышат...

Ну давай, давай, я помогу... чуть-чуть.

Капельку.

— ...Ой, батюшки, ужасть-то какой! Верке расскажу, от завидок сдохнет!..

— ...Да шо ж это?! да как это?!

— Городового! городового кличьте! Вытащить ее оттудова надо!..

— Видишь, Петенька, что бывает, когда не слушаются мамочки...

— Ось он, городовой-то! Ишь, бегит, его усердие — аж взопрел...

— Знамо дело — от усердия...

— Разойдись! дайте пройти представителю власти!

Толпа расползлась мокрой ветошью — и ты увидел. Словно из-за плеча у городового выглянул.

Народ сгрудился напротив зоосадовской клетки. В клетке, бешено хлеща себя хвостом по бокам, рычал и скалил внушительные клыки амурский тигр по кличке Мальчик. (Кличка подходила тигру, как корове седло.) Ярость зверя была понятна — галдящие перед клеткой бездельники могли и невинного агнца довести до кровопролития. Но на сей раз толпа, против обыкновения, ахала и ужасалась отнюдь не зря. Потому что в клетке, позади тигра, на присыпанном соломой полу, лежала беременная женщина!