Генри Олди - Пасынки восьмой заповеди. Маг в законе

— Я понял. Надеюсь, десять рублей утешат несчастного, пострадавшего от кулака моего... гм-м... гостя?

— Шо? — очнулся голова. — Та не, ваша мосць, десять — то занадто! целковый ему, Ондрейке, и вдосталь будет! ну, синенькую... Сам ить паныча обидел, коржи-бублики! сам и огреб в рожу. А самосуда не было, то вам Ицик верно сказал, я б и сам — да ось беда, языком не вышел. В ножки кланяюсь, ваша мосць, звиняйте меня, дурня седого...

— Ты шо верзешь, [87] Городишь, несешь (малорос.). Остапе?! — толкнул голову локтем в бок один из выборных. — Целковый! синенькая! То нащо мы сюды приперлись?

— А я вас сюды, куме, за чуба не тянул! Сами шли, сами пришли, еще и меня притянули! А нащо — Бог вам судья!

— В таком случае, — Джандиери погасил сигару в стоявшей рядом на столике бронзовой пепельнице; поднялся из кресла, достал кожаное портмоне. Брезгливо вынул несколько разноцветных ассигнаций, — будем считать разговор оконченым. Часть денег передайте пострадавшему, часть употребите... э-э... во благо. Водки купите, что ли...

Выборные стояли у крыльца, насупившись и не зная, что делать. В их мозгах медленно проворачивались жернова, меля в муку зерно тяжких дум: уходить? нет? что произошло? зачем они сюда шли? Толпа за оградой, не участвуя в разговоре, да и не слыша его вовсе, тревожно гудела. Громче. Еще громче.

По-моему, князь промахнулся. Встал слишком рано.

По-моему...

— Как тебе не стыдно, Шалва! Мой друг, ты же знаешь, как я люблю пейзан, этих чистых, честных представителей простого народа! Носителей исконной сути, темных разумом, но светлых душой! Нет, ты совершенно не умеешь общаться с кем бы то ни было, кроме твоих ужасных коллег! Скажите, голубчики, вы хотите... как это?.. а, немножечко выпить? Я знаю, простой народ всегда хочет немножечко выпить!

На крыльце возникла Княгиня. Вот еще мгновение назад она была в столовой, у соседнего окна — и вот она уже на веранде, и выборные сразу заулыбались, расслабились.

— Благодарствуем, ясная пани!

— Почтем за честь!

— Ой, дама! ой, нивроку, дама! не сглазить бы...

И народ за оградой малость притих. Шеи повытягивали, смотрят: что за чудернация в саду творится?

Прислуга объявилась словно по мановению волшебной палочки. Два круглых летних столика вместе с плетеными креслами мигом перенеслись ближе к крыльцу; мелькнули и упали вышитые скатерти, поверх выстроились чашки, чайнички, рюмки, графинчики; стряпуха Оксана волокла блюда с холодными заедками.

— Ну что бы я без тебя делал, дорогая Эльза?! — судя по тону, князь явно улыбался, хотя его лица мне по-прежнему не было видно.

Расторопный урядник мгновенно наполнил рюмки чем-то рубиново-красным — вином или ягодной настойкой:

— Дозвольте здравицу, ваша бдительность?

Джандиери благосклонно кивнул, садясь обратно в кресло: дескать, даю княжеское позволение.

— Счастья в вашу хату полные закрома! нехай Господь благословит сей дом! Не гневайтесь, ежли шо не так — мы люди простые...

— Ах, я без ума от простых людей!.. я просто без ума!..

Но я уже не слушала Княгиню. Я смотрела туда, за ограду, где собралось слишком много простых людей.

«Без ума!.. — эхом отдавалось у меня в голове, суля страшное. — Без!.. ума!..»

— Ведьма! Ведьма! В очи плюет! зло в сердце носит! Ведьма! — народ расступился, и мне хорошо видно, как юрод-Прокопий катается с криком по земле, задирая к небу толстые, голые, чудовищно грязные ноги, а люди пятятся от него в суеверном страхе.

— Хто — ведьма? Барыня, шо ль?!

— Ты в своем ли уме, Прокопий?!

— Да он отродясь в своем не был! не бачишь, чи шо?

— Гы!

— А мы шо тут робымо? Стоим, як дурни, та зыркаем?

Смех — плохой, дерганый, на грани истерики.

— Ты глянь! нет, ты поглянь! — хмельное дудлят!

— Так ото ж! Уважают...

— Ой, людоньки! ой, приворожили епутатов! очи им отводят та горелкой заливают!

— Хто б мне залил... я б тому в ножки!..

— Они тебе зальют — в пекле очухаешься!

— Не, ну погляньте! Шоб сам пан князь, и отак, разом...

— Та злякався [88] Злякався — испугался (малорос.). вин! Плыв, плыв, а на берегу всрався!

— Ото ж! Гроши сует, чарку подносит! — нам, черному люду!

— Знать, боится! Знать, есть, чего!

— Шо маги, шо паны — одна кодла!

— Подпалить — и весь сказ!

— То иди, пали! Огоньку дать? Чи сам всрався?

— Хто, я? Да я тебе...

— Ты не мне, ты им!..

— Та шо ж вы за чубы! заждить, пока выборные вернутся!

— Ой, Прокопий... Шо з им?!

Юродивый внезапно прекратил кататься по земле и вопить. Теперь он, скорчившись в пыли и обхватив голову руками, плакал навзрыд. Мало-помалу стихали крики, и мрачная, зловещая тишина воцарялась над толпой — чтобы в этой тишине еще отчетливей раздавались рыдания блаженного Прокопия.

А еще стал слышен под окном успокаивающий голос отца Георгия:

— ...как смиренный служитель Господа нашего, также облеченный властью епархиального обер-старца, призванного следить за законностью приговоров по делам о применении «эфирных воздействий». Напомню, что его светлость — полковник Е. И. В. особого облавного корпуса жандармов. Вы совершенно правильно сделали, что пришли сюда!

— Да-да, их отрешенность говорит дело. Явитесь завтра в город, скажем... к девяти утра. Я объясню, куда. Напишете заявление, с вас снимут свидетельские показания, — и делу будет дан официальный ход. Если действительно имело место эфирное, то есть магическое, воздействие — виновные будут наказаны по всей строгости закона, можете не сомневаться.

— Та это... ваша мосць!.. нас-то, кривлянчан, за шо в город? Не видали мы ни арапа. Это все цвиркунцы, да голова ихний — они нехай и малюют все те бумаги. А мы шо? Наша хата с краю...

— Разумеется, показания будут сниматься только с очевидцев.

— Ото верно, ясный пан! спасибочки! а то шо ж мы?..

Перспектива являться в жандармское управление, давать там показания и подписывать всякие бумаги «епутатов» отнюдь не прельщала. И если кривлянчане от этого смутного дела отбоярились на вполне понятных основаниях, чем и были весьма довольны, то Остап Тарасыч клял себя за то, что ввязался в эту историю.

У меня сложилось впечатление, что он не падает в ножки князю и не молит о снисхождении лишь из боязни наказания за что-то большее, чем просто мужичий бунт.

— Ваша мосць! Народишко-то, не про нас будь! угомонить бы надо. Мы хоть люди малые, да с понятием, а с тех дурней всякое станется... — шинкарь, как обычно, держал нос по ветру.

— Это мы мигом! запросто! — радостно ухмыльнулся урядник, с некоторым трудом выбираясь из-за стола. Хлопнул напоследок недопитую кем-то чарку, вытер рот. — Батюшка, не погнушайтесь, выйдите со мной к обчеству!..

Отец Георгий согласно кивнул и двинулся следом за лихим урядником.