Михаил Шалаев - Владыка вод

Но Котелок уперся:

— Нет, братцы, тут я права не имею. Так меня самого посадят. Да хорошо еще, если…

Но про какое «если» толковал Огарок, никто не узнал: Батон Колбаса широко шагнул через комнату, опять поймал тюремщика за шиворот и привычным движением, как искал деньги у перепившихся бражников, охлопал его. Под рубашкою звякнул металл. «Ага!» — взликовала толпа, а Батон без разговоров залез к Огарку за пазуху и вытащил связку ключей на шнурке.

Тут Огарок оказал сопротивление: он вцепился руками в шнурок и не давал снять его с шеи. Батон Колбаса сказал:

— Ты что, хочешь, чтоб мы двери взломали?

— Ломайте, — удавленником хрипел Огарок, — ключи не отдам!

Тогда Колбаса, осердившись, сильно дернул веревочку вниз, и ключи со звоном рассыпались. Огарок еще пытался рухнуть на пол следом за ними, но Батон Колбаса изловил его поперек пояса и не давал дотянуться. «Собирайте», — сказал он собратьям, таща брыкающегося Огарка к скамье. Там он и удерживал тюремщика, пока все ключи не были собраны.

А Огарок вдруг захохотал:

— О-хо-хо! Хо-хо! Собирайте, собирайте! Все равно ни хрена тараканьего у вас не получится!

— Это почему? — не понял Колбаса.

— А потому! Там знать надо, как открывать!

— Значит, сам и откроешь.

— Вот я вам открою! — Огарок показал, что.

Колбаса уронил его со скамьи и вышел из вонючего логова, бросив через плечо:

— А не откроем — так сломаем.

Жилище Огарка было пристроено в нескольких шагах от тюремных дверей, которые размерами больше смахивали на ворота. У висячего замка ковырялся Котелок, пробуя все ключи по очереди. И не получалось у него, как тонко выразился Огарок, ни хрена тараканьего. «Дай я», — просунулся Батон. Но Котелок нетерпеливо мотнул головой и продолжал накручивать ключи, дергая замок так и сяк. Толпа вокруг волновалась.

Наконец Котелок, отчаявшись, передал горсть ключей Батону Колбасе. Тот внимательно их осмотрел, выбрал наиболее подходящий и стал осторожно поворачивать в скважине влево и вправо. С тем же успехом. Тогда Обушок Колода, потрошкинский мясник, весь обросший дикими мышцами, сказал: «Ну-ка, посторонись». Он взял короткий разбег, обрушился на дверь плечом как тараном — и отскочил. «Ломик, ломик нужен…» — возникла в толпе догадка. Но воспользоваться ею не успели. «Стражники!» — вдруг отчаянно крикнул кто-то из задних рядов, и все обернулись, и увидели, что пока они ковырялись с замком, стража охватила их плотным полукольцом, прижав к фасаду тюрьмы. Толпа — а собралось в ней сотни две человек — плотно сбилась, ощетинилась. Стражники стояли угрожающе, с легкими копьями наперевес, но не очень-то храбрились: было их раза в три меньше. Да и не хотелось им затевать свару: это ж не всхолмцы какие-нибудь — свои, а в городе жить потом…

Напряжение снял моложавый стройный офицер. Он выступил из полукольца стражников и, подняв руку, звонко выкрикнул:

— Всем стоять! Не двигаться! К вам идет доминат, его основательность Нагаст Пятый!

Доминат, так доминат. Толпа заворчала тихонько, но потом пришло понимание, что это как раз то, чего добивались они накануне — и уменьшился страх. Люди гордость свою узнали, против которой жалкими стали острые жала копий.

Но вот разомкнулось полукольцо в середине и вышел к ним доминат с обычною свитой стражников. Он сумрачно оглядел толпу и увидел, что глаз от него не прячут, а тишина такая, что аж звенит. Тогда спросил доминат негромко:

— Чего вы хотите?

Котелок понял, что говорить должен он, но привычный страх опять схватил его за горло. Остальные тоже молчали. Зато вылез из своей комнатенки Огарок:

— Это бунтовщики, доминат! Они отняли у меня ключи! Прикажи арестовать их!

Доминат вяло от него отмахнулся и повторил:

— Так чего же вы хотите?

Неожиданно для всех прозвучал голос Батона Колбасы:

— Справедливости!

Доминат внимательно посмотрел на говорящего и спросил:

— Что, по-твоему, справедливость?

Колбаса, не склонный к философии, отвечал просто:

— Выпусти из тюрьмы Апельсина.

Нагаст, на мгновенье задумавшись, продолжил разговор так:

— А что, по-твоему, выше — справедливость или порядок?

Тут и изрек Колбаса такое, чего никто от него не ждал. Вот что сказал он:

— Не бывает, доминат, порядка без справедливости.

Нагаст замолчал, изрядно смущенный услышанным. Он был молодой правитель, но понимал уже: нельзя, чтобы злость затемняла рассудок. Поэтому пересилил себя, покачал головой сокрушенно:

— Хорошо. Выпустить Апельсина.

Огарок выпучил свой единственный глаз, хватая губами толстыми воздух, будто столбняк его поразил. Доминат посмотрел на тюремщика в гневливом недоумении:

— Что непонятно?

Огарок мелко затряс головой:

— Д-да… п-понятно… — и зашарил руками по тулову, — т-только вот… ключи…

Прошло по толпе мелкой рябью движение и в ладонь Огарку высыпались ключи. Он трусливой походкой просеменил к дверям, отомкнул замок и скрылся в потемках задверья. А немного спустя показался из мрачной щели Апельсин, глазами хлопая бестолково и улыбаясь улыбкою несуразной.

Великий крик прокатился над площадью! Кто кричал «с нами Вод!», кто — «алай!», а кто просто — «хо-хо!». Апельсина при этом трепали, хлопали, тыкали под ребра и дружески толкали. Он угодил в герои, но счастья своего не знал, а продолжал улыбаться глупо.

И тогда опомнился Котелок. Увидав, что с Батоном Колбасою страшного ничего не случилось, он духом собрался. Выждал момент, когда крики утихли, и голос возвысил:

— А остальные как? Здесь их, что ли, оставим?

— Не-е-ет! — взревела толпа. Взоры вновь обратились к Нагасту. Тот досадливо губы поджал, но распорядился:

— Вчерашних тоже выпустить… — и добавил после раздумья короткого: — Кроме Учителя.

— Как? — Котелок наглел на глазах. — Да ведь Учитель вообще не дрался — мы-то видели!

— Всех! Всех на волю! — загалдела толпа, и доминат прикрыл глаза от бессильного бешенства. Однако осадил сам себя: поздно назад поворачивать, если так далеко зашел. Ничего, потом рассчитаемся. И сдержался:

— Хорошо, всех.

Толпа опять взликовала, а Огарок, незаметно притулившийся у дверей, мигом скользнул внутрь. И вот, чуть погодя, вышли на свет четверо бунтовщиков — первым Наперсток, за ним Грымза Молоток, следом, ссутулившись, Учитель, а последним, поблескивая по сторонам потаенными глазками, — Скаред, сын Жада. Их шумно приветствовали, но возникла между тем и некоторая растерянность: ну вот, всех выпустили — что же дальше?

Котелка не зря звали Котелком. Он четко уловил момент растерянности и подбросил щепок в огонь — обнял Апельсина за плечи и выкрикнул надрывно:

— А лавка-то его, лавка! — и толпа насторожилась, готовая зареветь, но раньше ее взорвался доминат: